Он рассмеялся и поднял вверх руки.
— Ты спрашиваешь меня о происхождении Зла? Я не теолог. Теологи обсуждают этот вопрос вот уже несколько веков.
— Это не экзамен по теологии. Я просто хочу знать твое мнение. Я полагаю, ты думал об этом. Особенно, если был свидетелем экзорцизма.
— Да, я думал об этом. — Лицо Ксавье снова стало серьезным. Сейчас он совсем не был похож на простого священника из бедных кварталов. — Существует миф, который может служить объяснением. Это христианский миф, на который, возможно, опирался Мильтон, когда писал свой «Потерянный Рай». Я верю, что мифы живут потому, что содержат в себе элемент правды, и мы чувствуем ее сознательно или бессознательно. Так вот, этот миф заключается в следующем. Бог — энергия и источник всего — прежде, чем создать Человека, создал другие Существа. Подобно нам, эти существа обладали индивидуальностью, личными качествами и свободной волей. Они мыслили, действовали и общались между собой. В отличие от нас, они были бестелесными. Это были духи, жившие в духовном царстве. Мы называем их ангелами. Люцифер тоже был ангелом, который по своей воле решил, что ему не нравится Бог и его действия. Люцифер привлек массу сторонников. По некоторым версиям, Люцифер оставляет царство Бога по своей воле после создания Земли — Люцифер берет себе Землю, и Бог отдает ее ему. В это, помимо многих других, верили, например, гностики. Ортодоксальная христианская версия утверждает, что Бог сбросил Люцифера, или Сатану, с небес — места света — и создал для него и его последователей ад — место тьмы. И кстати, Бренвен, несколько слов насчет того, как получилось, что многие считают, что христиане изобрели дьявола: в средние века, когда христианство распространялось по Европе, Африке и Ближнему Востоку, Церковь сделала не очень удачную, но зато эффективную попытку истребить местные старые религии тем, что приписывали имена различных местных богов дьяволу и его демонам. То же и с магией — если «чудеса» происходили без санкции Церкви, они считались делом рук дьявола.
— Угу. Это очень интересно, особенно та часть, где говорится о том, что Бог создал сначала ангелов, обладающих свободной волей, и так далее. Я не слышала об этом раньше. — Бренвен взяла со стола их забытые кофейные чашки, в которых кофе уже остыл, и снова наполнила их. Затем опять села. — Ксавье, я унаследовала от моих валлийских предков способность, за которую твои Отцы Церкви, без сомнения, сожгли бы меня на костре. Я могу Видеть. Я очень чувствительна на этот счет и обычно не рассказываю всем окружающим об этом, как, наверное, и ты не рассказываешь кому попало о том, что веришь в одержимость демонами. Меня воспитывали таким образом, чтобы я не придавала значения этим своим способностям, хотя моя бабушка поощряла бы и поучала меня, если бы мои родители позволили ей это. И вплоть до последних нескольких лет я сама отрицала эту способность или игнорировала ее. У меня нет такой сильной религиозной веры, как у тебя. У меня есть такая духовная вера, которая, похоже, является врожденной: я не
— Замечательно! Ты знакома с Юнгом, Бренвен?
— Не очень глубоко.
— То, что ты только что сказала об открывании воззрений, напоминает мне теорию Юнга о «коллективном бессознательном». Если духовные истины хранятся в душе, а душа бессмертна…
— И если существует перевоплощение… Но ты, как католический священник, не должен верить в это, Ксавье.
— Может, да, может, нет. Но я вовсе не хотел отвлечь тебя. Пожалуйста, продолжай.
— О’кей. Я скажу тебе в нескольких словах то, что в данный момент действительно кажется мне очень важным: на протяжении последних нескольких лет во мне нарастает какое-то все усиливающееся ноющее ощущение, каким-то образом связанное со злом. И все же умом я не хотела признавать реальность существования зла — я просто считала, что даже те, кого мы называем злыми, на самом деле просто менее добрые и могут стать лучше.
— Я сказал бы, что зло — это отсутствие добра, а абсолютное зло — это полное и совершенное отсутствие добра. Бог мой, это очень тяжелый разговор!
— Да. — Бренвен замолчала и улыбнулась Ксавье. — Я говорила тебе, что это более серьезно, чем все, что ты или я делали до сих пор.
— Мне бы очень не хотелось признаваться в том, что ты была права, я предпочитал бы оставаться центром моего собственного мира, — сказал он, блестя глазами, — но ты была права.