Глаза, опущенные долу (СИ)

Пытался договориться... Но никто и никогда на такое его условие не согласится. Обитель новая в здешних местах означала бы потерю старухой половины её власти, более чем достаточно было для неё, как головной боли, и Саввовского монастыря.

Нет, как ни юли, а всё возвращается к Арефию, только он один может дать разгадку, и нужно отбросить последние сомнения, не терять попусту время. Святой старец придёт и всё разрешит. Однако как вызвать его, вот в чём загвоздка.

Книги. Чёрные, червоточные. Отмеченные незримой тенью совращённого, злого разума. Он ведь хорошо помнил их: и Зодей, и Шестокрыл, и Аристотелевы врата - чем только Корнил в своё время не интересовался! А он, Фёдор, в своих попытках отвратить друга от опасных занятий, тоже поневоле в них заглядывал, отыскивая там вздорные, зряшные места и опровергая их Священным Писанием. Евфимий, несомненно, догадывался об этих их спорах, однако не предпринимал ничего против них. Почему? Потому что сам, коли Корнил приравнивает его к Ферапонту и Арефию, был в какой-то мере чернокнижником? Трудно сказать. Но не случайно, именно за это, он удалил из монастыря Корнила пять лет назад. Однако Корнил не пропал, даже больше возможностей получил для своих увлечений.

Наверное, в тех книгах вполне можно было бы отыскать многое из того, что в данный момент ему, Фёдору, необходимо, и самое простое - отправиться ему на их поиски. В крайнем случае, прижать хорошенько Корнила - куда он денется? А уж у него-то там залежи, как же иначе? Ходить в списателях и не иметь доступа к книгам "отреченным", это уж совсем трусом надо быть или без одержимости к своему ремеслу относиться.

Но... вот отлучиться-то ему как раз никак не возможно. Дело приняло другой, гораздо более серьёзный, оборот и, вернувшись, он может никогда уже не достигнуть тех мест, в которых сейчас столь удачно расположился. Что-то подсказывало Фёдору, что здесь сердце, оплот, очаг той гнили, которая не дает благодати Божьей, Церкви Святой в здешних краях утвердиться. Даже в окрестностях Саввовского монастыря сила эта гораздо меньше чувствовалась.

Значит исключительно ему, ему самому предстоит всё сделать. Подолгу он смотрел теперь в раздумье на дары арефиевы, восстанавливал в памяти мельчайшие подробности из прочитанного, услышанного им когда-либо о таинственной науке халдейской, распространившейся, как язва, по всему миру. Иногда, устав от этих занятий, он мял, тёр пальцами загадочный обожжённый кусочек, чтобы в перебранке с таинственной вилой найти хоть какое-то развлечение, однако девушка не появлялась, убеждая Фёдора всё более в том, что она действительно ему не рабыня.

Его вообще оставили в покое, никто отныне им не интересовался, природа жила сама по себе, келья и банька от дождей потемнели, заросли мхом и уже мало из окружающего выделялись, будто стояли так долгие годы. Но и Фёдор как раньше не буйствовал, не старался бросать постоянно вызов тем силам, что его оковали. Он срубил небольшую часовенку, но и это сошло ему с рук. На том и застыло. Что уже, конечно, было победою. Только что с неё?

3

Однако терпение и труд всё перетрут: дело потихоньку продвигалось. Разбираясь в той книжице, которая была оставлена Арефием наряду с Псалтырем, Фёдор обнаружил, что первая половина её как раз и представляла собой наиболее важные, занимательные выписки из различных "отреченных" книг от Звездочетий до Альманаха. Понемногу составлялась здесь желанная общая картина. Во второй части преобладали таинственные рисунки, заговоры и заклинания на самых разных, большей частью неведомых Фёдору, языках. Как видно, Арефий в странствиях своих времени даром не терял, круг интересов его был огромен.

Несколько раз Федор пытался применить на практике обретённые знания, но ничего у него не получалось. Подобрался он вплотную и к тем сильным, страшным заговорам, о которых упоминал Корнил, но ощутил во всём теле дрожь, закаявшись прибегать к ним даже и в самом крайнем случае.

Наконец настал день, когда он почувствовал в себе уверенность и решил сосредоточить в едином рывке свои усилия. Очертил себя двумя кругами, попросил защиты и помощи, выстроил в несколько рядов заклинания, со страхом и досадой вспоминая, как он был в прошлый раз безрассуден, когда собирался биться смертным боем с нечистой, будучи совершенно против неё не вооружен. Очертил круг и для Арефия, начал терпеливо, исподволь преподобного в него призывать. Повинился в том, что не взял в прошлый раз на душу его исповедь, рассказал о своих сомнениях и поисках, долго увещевал, как тяжело ему под такой ношей, просил от неё освободить.

Уже было ясно, что он близок к цели, что душа Арефия где-то совсем рядом, и тогда Фёдор переключился, сосредоточился на тех силах, которые могли старца держать. Много раз ему казалось, что вот-вот должно получиться желанное, но в последний момент что-то не срабатывало, ускользало. Он уже совсем измучился и готов был прекратить свои занятия, как его вдруг осенило. Да, конечно, подсказка Любомилина! Как же он мог забыть?