Глаза, опущенные долу (СИ)

Посох! В нём дело! Фёдор тут же вскочил и бережно положил сучковатую клюку в самую середину круга. И на сей раз ничего не произошло, но Фёдора было уже не поколебать. Совсем с другим настроением, с новой, возросшей многократно, силой он читал теперь заклинания, чертил на полу и в воздухе магические знаки. Лишь бы не помешала ему, не появилась опять не ко времени проклятая вила!

- Кто звал меня? Арефия... раба Божьего... ничтожного червя... - послышался вдруг тихий, едва различимый в бесконечном далеке голос.

Фёдор замер с разинутым ртом, боясь поверить в свою удачу. Он напряг зрение, но не узнал святого отца. Даже перед смертью не выглядел тот таким бледным, измождённым, до крайности усталым.

- Это я, авва, - откликнулся он наконец. - Можете ли вы меня выслушать?

- Я ждал, когда ты меня позовёшь, - кивнул Арефий. - Но поторопись, нам мало отпущено.

Фёдора внезапно осенило, что душа схимника и в самом деле далека от заветного успокоения, что перехвачена она силами, которым он немало досадил в своё время и нелегко, нелегко с ними справиться. Значит, он нужен преподобному ничуть не меньше, чем тот ему, и ясно теперь, почему Арефий не являлся так долго в ответ на его просьбы и заклинания.

Старец терпеливо выслушал путаный рассказ инока и долго молчал, задумавшись, упершись подбородком в руки, державшие посох.

- Я понимаю, тебе хотелось бы другое услышать, - произнес он наконец, едва шевеля белыми губами, - но что я могу сказать утешительного? Видит Бог, ты не мальчик, отец Фёдор, я искренне хотел бы помочь тебе, однако о чём ты спрашиваешь: о доле своей, о предназначении? Я не оракул, откуда мне знать то, что в руках Господа? Его, только Его ты можешь просить об освобождении. Ну разве, если ещё заступницу нашу, Пресвятую Богородицу. Совет мой прост: если это в твоих силах, брось тут же то, что я тебе оставил и беги подальше. Не оглядываясь, дабы в соляной столб не обратиться. Ну а коли не можешь, так о чём тогда просишь? Чтобы я ношу твою на себя взял обратно? Но где я? Я и сам не ведаю. Впору мне самому тебя о помощи и спасении молить.

Фёдор понял, что старец не лукавствует перед ним, кивнул.

- Кто эта девушка? Мне и от неё нельзя избавиться?

- Избавься, если сможешь, - усмехнулся Арефий, - мне, по крайней мере, не удалось. Кто она? Что-то вроде языческой богини. - Он помолчал, сосредотачиваясь, затем продолжил: - Отвоёвывая эти места у сатанинского отродья, мы искали все точки, им отмеченные, альфы и омеги, на которые оно могло здесь опираться, твердыни, уже им созданные. Однажды мы наткнулись на большое капище, затерянное в дикой, труднопроходимой стороне. Люди попрятались, но люди и не интересовали нас, а вот идолов мы истребили всех до единого. В одной избе я как раз и наткнулся на неё, ту фигурку. Бросил её в огонь и был удивлен несказанно - она полностью не сгорела. Я попытался перерубить оставшийся кусочек мечом, но меч отскочил, лишь затупился. Я не стал никому говорить тогда о своём открытии, боясь быть осмеянным, просто убрал "сатанинский камешек" в котомку, чтобы заняться им в более удобное время. Та наша экспедиция была очень удачной, мы возвращались из неё победителями, об истинных результатах знал, точнее, подозревал, лишь я один. Что только не перепробовал я потом с чёртовым оплавком: бил камнем, резал ножом, всё было тщетно, ни единой отметинки не удалось на нём сделать. А однажды предстала в своём прежнем виде передо мной та статуэтка, только ожившая, во плоти. Об остальном ты, наверное, догадываешься?

Фёдор помедлил, не зная, как ему задать такой богохульный вопрос старцу. Наконец решился.

- Вы любили её, авва?

Арефий вздрогнул, но не стал осаживать инока. Лишь опустил голову.

- Эх, инок, спросил бы ты что-нибудь полегче! Дух мой угнетён сейчас, и нет в нём должной ясности, чтобы истинно тебе ответить. Я знал, что старость не разрешает, а лишь усугубляет сомнения, но ведать бы мне, что даже смерть конца им не кладёт! Любовь! Что такое любовь? В мире, в сути своей, есть только ты и Бог, а стало быть, всё, что тебя к Богу приближает, есть великое благо, в том числе и любовь. И бояться её, как мы постоянно делаем, нечего: душа неразменна, она может только рядом идти, но ни с кем, никогда ей не слиться воедино. А значит, и любовь не в отречение, а в помощь человеку дана. Не приходило ли тебе в голову, что мы слишком многое отдали, подарили дьяволу из того, что нам определено Господом, почему мы так сделали, подвели Отца Нашего, увеличив владения врага Его и обокрали себя? Да, я любил её, но ещё больше ненавидел. Волею Божьей мне предопределено было быть воителем, и в этом языческом демонке я нашёл себе достойного противника на всю оставшуюся жизнь.

Он помедлил, облизал пересохшие, бескровные губы.