Глаза, опущенные долу (СИ)

- Нет, это ты забываешь: что и я под Богом! Всё, всё вокруг пытаешься загрести под себя. Вот твоя судьба истинная: бери посох и отправляйся в Святую Землю, вернёшься оттуда - и всё тебе будет по плечу: и обитель новая, и почести любые...

- А как же любовь наша? - усмехнулся Федор. - Не забывай, что мы с тобой связаны, нам нужно как-то распутать этот узел.

- Тем и развяжем, - невозмутимо ответила Любомила. - В том как раз и есть наша любовь, наша судьба, неужели ты не понял этого? Моя - чтобы любовью твоей мир потом радовать, чтобы век свой продлить, чтобы людей от зла уводить и тем души их спасать. А твоя - чтобы через любовь к людям приблизиться, больше пользы им принести, не навредить, не порушить. Вот в том и смысл, наверное, Христова воина - мечом махать не его дело. Его меч духовный - откровение, знание.

Фёдор замялся в поисках подходящих доводов.

- Что ж, хоть и врёшь ты, но складно. Не сразу найдёшь даже, что тебе возразить.

- А ты и не возражай, - пожала плечами Любомила, - ты просто послушайся. Раз ты меня младенцем назвал в ваших делах, то, может, в моих словах и есть истина?..

3

Нет, ещё меньше стало ясного. Задурили ещё искуснее ему голову. Любовь врозь? Он не хотел этого. Как ни боялся он себе признаться, но сама мысль о том, что он потеряет Любомилу, была ненавистна Фёдору. И дело было даже не в плоти, которая своё требовала, бывают такие вещи, которые сердце не в состоянии вынести.

Но чем же богопротивна его любовь?

В чём греховность, нечистота её, если сказано: Бог есть любовь? Всё по-божески, всё по-человечески - как он ни пытал себя, а не находил ничего, кроме чистоты в своих помыслах.

Их отношения возобновились, и даже страх перед расплатою, каждый день всё явственнее ощущавшейся, не мешал Фёдору ещё глубже чувствовать, ещё сильнее любить. Он не мог заставить себя расстаться с той, что стала частью его Я. И чем чаще вглядывался Фёдор в лики Спаса и Богородицы, тем больше он убеждал себя в том, что любовь его и в самом деле нисколько Богу не вопреки. Да, он сделается расстригою, гонимым всеми, он опустится до существования презренного смерда, не поднимающего голову от пашни, ни о каком паломничестве уже не будет речи, но он бы и этим был счастлив, если бы Господь позволил, отпустил его.

- Почему ты так самоуверен? - возражала ему Любомила. - Почему тебе кажется, что ты исключителен? Любовь! Да разве мало людей по любви сходятся, и много ли ты можешь насчитать тех, кто по ней до конца дней живёт? Ты увлечёшь меня за собой, а затем возненавидишь, и что я стану делать? Как мне прикажешь потом жить? Нет, это не выход, Феденька, дальше думай!

Он и сам понимал это, понимал, что не выход, но страсть была сильнее его. Одряхлением ли преждевременным можно было объяснить, но постепенно всё более и более оказывалась парализована его воля. До тех пор, пока он не понял: пора принимать решение. Но всё равно медлил...

Глава пятнадцатая

1

- Это невозможно! - в который раз упрямо повторила Любомила. - Сколько раз тебе говорить об этом? Тебе не дано!

- Не дано? - вскинулся, обиделся Фёдор. - Почему? Я что, совсем стал немощен? Или по умишку своему недостоин сей чести? Не говори так мне никогда больше - "не дано!"

Он брюзжал, брызгал слюной, не замечая, как стал жалок. На какое-то время забылся, потом очнулся.

- Иди сюда, погрей меня! - проговорил он хрипло.

Любомила не двинулась с места, наблюдая за Фёдором даже с некоторой брезгливостью, затем потупила голову.

- Хорошо. Хоть ты и вынудил меня, можешь считать, что я согласна. Но какой тебе смысл жить со мной таким стариком? И зачем тебе так нужно было моё согласие, ведь ты вправе был воспользоваться своей властью, и без моего согласия попытаться осуществить своё намерение?

Фёдор покачал головой.

- Ничего не получится, если решать за тебя.

- Ладно, - устало сказала Любомила. - Я хочу, чтобы ты убедился в моей искренности. Я ничего, кроме добра, не желала тебе, когда от себя прогоняла, но тебя не переупрямишь. И взбодрись, ты ведь не настолько ещё стар, тебе по виду только чуть больше пятидесяти. Просто духом пал. А я надеюсь, что у нас ещё будут дети, что пусть десять-двадцать лет, но мы всё-таки сможем пожить по-людски.

Она усмехнулась радости, осветившей лицо Фёдора.

- Ишь, совсем как ребенок, смотри, как сердце взыграло!

Но смеяться над ним у неё не было желания, и она долго гладила ладонью, уткнувшуюся ей в колени, седую его голову.

2

Он уповал на чудо, но чуда не произошло. Казалось бы, всё правильно он рассчитал, выбрал день и час по звёздам, наиболее благоприятные, очертил круги, сыпал буквально заклятиями, но ничто не помогало. Более того, образ Любомилы всё дальше ускользал от него, пока и вовсе не растворился.

Обман? Икона молчала, не опровергая Федора, но и не ободряя его ни в малой степени. Он долго упорствовал, надеясь, что вот-вот, в последний момент что-то с места сдвинется, но надежды его были тщетны.

Что он делал неправильного? Он никак не мог понять. Может, действительно цель он себе поставил неосуществимую, и права была Любомила, когда предупреждала его?