Глаза Сатаны

Демид, заметив, что Карпо одобрительно кивнул, поднял пистолет и нажал на курок. Выстрел грохнул так неожиданно, люди были все поглощены ужасным зрелищем. Палач вдруг медленно осел на землю, а красное пятно на спине расплывалось ручейками крови.

Грохнул второй выстрел, люди бросились врассыпную, Демид бросил коня к гайдукам, махал саблей, краем глаз заметив, что его примеру последовали и друзья.

Палачи разбегались, искали своё оружие, не успевали его схватить, как их нагоняли взбесившиеся кони. Один гайдук уже лежал с рассечённой головой. Пан помещик сидел на земле с белым лицом, зажимая рану в животе окровавленной ладонью.

Майдан мгновенно опустел. Убежали и палачи-приспешники. Остались лишь связанные бунтари, горя глазами в ожидании избавления.

— Ивась, освобождай казаков! Режь верёвки! Карпо, собери оружие!

Ивась с бледным лицом спрыгнул с седла, трясущимися руками, едва не ранив несчастных, освободил от пут, бросился к привязанному. Тот крутил головой, торопя глазами, не в силах вымолвить слово.

— Пан казак, — закричал один из освобождённых, — надо изловить их, — кивнул на сидящего пана, уже готовившегося предстать пред высшим небесным судом. — Они могут привести подмогу из соседнего маетка!

— Хватай оружие и гони! Вот пистоль возьми — заряжен. Смотри не потеряй! — И Демид деловито подошёл к раненому пану. Тот глаз не поднял. Дух его готовился отлететь. Демид отошёл, обернулся к избитому, спросил: — Как ты? Кличут как?

— Хрящом кличут, пан казак. Я из москалей, но давно уже живу здесь. Да вот не стерпел, поднял голову.

— Тут тебе делать больше нечего, Хрящ. Семья есть?

— То-то и оно, пан казак. Куда мне от неё?

— Дурень! Тебя тут же забьют до смерти. На, передай жене немного, пока ты в бегах будешь. Проживёт, надеюсь. Руки-ноги есть, огородом кормиться будет, а ты иди к нам. Сдюжишь?

— А чего ж, пан казак! Я здоровья готов, раз такое дело, — и взял несколько монет серебром. — Можно я до детей?

— Валяй, но не шибко задерживайся. Скоро наши прибегут. Уходить будем.

Двое селян появились вскоре, но двигались медленно. Один поддерживал другого и даже Ивась понял, что случилось недоброе. В страхе заметил:

— Дядя Демид, кажись ранен… один.

— Поглядим, — недовольно бросил Демид и приблизился к кучке мужиков, толпившихся поблизости. — Что, селяне? Чего так притихли?

— Э, мил человек, — отозвался бойкий на язык мужик с бритым подбородком, — чего тут много говорить, когда паны и вовсе озверели. Сам глядел, что у нас деется.

— Богу дуду отдал ваш пан. На недельку вздохнёте хоть, пока наследники не нагрянут. Так?

— Так-то так, мил человек, да нам от этого как бы худо не случилось. Были многие из нас вольными казаками, да то времечко прошло. Жди теперь ещё больших притеснений. Вон Фома семью бросает. А что делать ему?

— Будто не привыкли к ярму! — зло вскричал Демид. — И остальное перетерпите. Такая доля у нашего народа. Кто виноват, что земли наши разодрали на шматки свои же? Теперь под Польшу отпали. Дурни, одно слово!

Ивась кликнул Демида.

— Добрый человек, — обратился к подошедшему Демиду раненый, — что присоветуешь мне, поранен я.

Демид склонился к кровоточащей ноге, из бедра которой обильно сочилась тёмная кровь.

— Рана пустяковая, одначе без знахарки трудно будет. Ползи к ней, и побыстрей. Тебя как звать будет? — повернулся он к второму мужику.

— Меня-то? Омелько, пан казак. Омелько Брыль.

— Я к чему? — продолжил Демид, провожая раненого, подхваченного мужиками. — Фома-москаль решил с нами уйти. Ты-то что решил?

Этот, ещё молодой мужик лет двадцати пяти, помялся, потом молвил неуверенно, потупившись:

— Видно, остаться здесь — самому в петлю залезть, пан казак. Да и мало что я могу здесь потерять. Всё и так отобрал проклятый! — И он бросил на сидящего ещё пана злобный взгляд своих карих глаз. — Пойду с вами, пан казак! Вот только коня я не догадался взять из конюшни пана.

— Это поправимо. Мимо поедем, заберём. И харчей не мешало бы прихватить побольше. А с оружием как?

— Да кто ж о нём вспомнил-то? Теперь надо и о нём подумать. Мы тех собак порешили, а оружие при них осталось. Да и в доме пана можно поживиться — там одни слуги да супруга остались. Блажит…

— Хорошо, Омелько. Приготовься, хотя, что тебе готовить? В доме пана заберёшь всё, что нужно. Семья есть?

— Уже нет, пан казак. Один я остался, — в голосе мужика слышны были неподдельное горе и озлобленность.

— Тогда и раздумывать нечего, — заметил Демид, избегая тяжёлой для мужика темы. — Скоро Фома вернётся — сядем и поедем. Темнеет, а мы всё ещё торчим тут. Поспешать надо. Где пистолеты?

— Ой, пан казак! Мы с перепугу всё побросали! Что теперь будет?

— Ивась, дождёшься Фому, догонишь нас, а мы поспешим, дело не терпит. К дому пана поспешайте.

Демид пустил коня скорым шагом, Омелько семенил рядом.

Дом пана голосил бабьими голосами. У крыльца топтался конюх и нерешительно поглядывал на приближающихся всадника и пешего.

— Ну-ка, приятель, — грубо молвил Демид конюху. — Оседлай нам пару лучших коней, да поторопись! Спешим мы.

Подошёл Омелько, довольно вздохнул, протянул два пистолета.