Глазами, полными любви

Когда семья жила в Усть-Ламенке, в комнате у прабабушки имелось множество старинных темноликих икон. Однажды Натулька с Мариной здорово набедокурили. Когда баба Анисья отлучилась в магазин, сестры сняли с полочки все иконы и стали играть с ними, как с куклами, – повязывать платочками, укладывать спать и т. д. Что произошло, когда суровая домоправительница вернулась, легко догадаться. Финал этой истории помнился смутно, но не исключено, что сухой костистый кулачок старушки изрядно погулял по их глупым безмозглым головенкам.

…Много-много позже у Натальи Алексеевны однажды зашел разговор с теткой Диной об их колоритной бабусе. Внезапно прервав рассказ, тетушка вышла в другую комнату и вернулась со старинной медной иконой с голубыми эмалевыми вставками. Икона являлась частью четырехстворчатого складня и изображала въезд Иисуса Христа в Иерусалим.

– Это от нее осталось, от бабы Анисьи, – сказала тетушка, протягивая икону. – Возьми себе на память, она любила возиться с тобой маленькой.

Створ был старый, потемневший от времени. Видимо, бабуся так усердно начищала медь перед каждым престольным праздником, что фигуры на барельефе почти стерлись. Лишь по фигурке ослика и намеке на фигуру человека, сидящего на нем, можно было понять, что речь идет о въезде Сына Божьего в святой город.

Принимая в дар семейную реликвию, Наталья Алексеевна ощутила в душе теплую волну, припомнились строчки Андрея Тарковского: «И если я приподымаю руку, все пять лучей останутся у вас».

Незримыми лучами, прочно связывающими прошлое с настоящим, а возможно, и с будущим, оказалась прабабушкина икона. Она заставила вспомнить о первых годах детства, о молодой, так недолго прожившей маме, о сестре Марине, оставшейся без материнской опеки совсем маленьким ребенком, едва выбившимся из младенческого возраста. Вынимая из сундучка памяти яркие картинки детства, с завистью прислушиваясь к сонному посапыванию соседей по вагону и кляня свою бессонницу, Наталья Алексеевна подумала: «А ведь Маринка характером пошла именно в прабабку Анисью. Хоть нос в крови, да наша взяла – это как раз про нее»…

Жизнь средней сестры сложилась непросто, одиноко, но какие бы проблемы ни валились на ее плечи, она продолжала идти по жизни с сознанием своей полной правоты. Вся крепость несгибаемой старообрядческой породы, ее суровый дух сосредоточились в семье Черновцов именно в Марине.

Какие боль и страдание прячутся за внешней броней сестры, Наталья Алексеевна могла только догадываться. С самого раннего детства у них существовало непреодолимое, удивительное для самой «старшенькой» взаимное отторжение. На протяжении всей жизни они по-разному думали, чувствовали, смотрели на одни и те же вещи. Если для одной сестры какой-то предмет казался белым, другой сестре он непременно виделся черным.

В раннем детстве непримиримые противоречия выливались в отчаянные драки, причем младшая была готова биться едва ли не до крови. В девическом возрасте сестрицы по любому поводу спорили друг с другом до потери голоса, а вступив в зрелый период, обе пошли настолько разными путями, что стали встречаться довольно редко и лишь по формальным поводам.

У Натальи Алексеевны болела душа за незавидную, изломанную судьбу близкого человека. Как старшая, она ощущала подспудную ответственность за Марину. Время от времени набирала номер телефона сестры, но в ответ на расспросы о житье-бытье, слышала равнодушно-сдержанное:

– Все нормально. Работаю.