Глазами, полными любви

Удивительно, но при такой нехитрой методе Натка довольно быстро выучилась читать, впоследствии полюбив этот процесс всей душой. Позже, повзрослев, Наталья Алексеевна поняла: уважение к печатному слову бабушка внушила ей собственным поведением. Для бабы Нюры обучение внучки чтению было не просто тягостным занятием, а неким священнодействием.

Происходило это по вечерам. Прежде чем усесться за стол, покрытый затертой клеенкой, «Миколавна» чисто-начисто вытирала его от крошек. Электричество в поселке отключали часто, надолго и без предупреждения. Бабуля подливала керосин в лампу, регулировала язычок пламени, чтобы тот горел достаточно ярко. Натке вменялось в обязанность подмести пол. К занятиям учительница и ученица приступали в хорошенько выметенной комнате, за чистым столом, собранные и готовые к битве за знания до последней капли крови. Бабушка по такому случаю даже снимала свой старенький, далеко не первой свежести передник.

Изрядно намучившись в процессе складывания букв в слова, участники процесса переходили к следующему, не менее напряженному этапу. Химическим карандашом, который будущая школьница то и дело обмусоливала во рту, начинали совместными усилиями карябать печатные буквы в тетрадке. Наставница поддерживала дрожащую детскую руку ученицы своей, по-мужски внушительной, сморщенной от бесконечных стирок.

Баба Нюра горячилась, раздраженная неуклюжестью ученицы, то и дело заставляла переписывать корявые закорючки. Процесс обучения редко обходился без тычков и подзатыльников. Но девочка стойко сносила испытания, ибо знала: после окончания урока ее ожидает награда. Ровно в девять вечера по радиоприемнику начиналась передача «Театр у микрофона».

При первых словах диктора учебные принадлежности откладывались в сторону, присмиревшая благостная бабуля брала в руки вязание, и обе женщины, большая и маленькая, уносились в сладкую страну грез. С какими только литературными героями ни знакомила их черная коробка радиоприемника! Затаив дыхание, обе следили за борьбой хороших и плохих персонажей, за страданиями Анны Карениной, вынужденной жить с нелюбимым мужем, за мучениями Катюши Масловой, вызванными ее собственной неосторожностью.

Обсуждение услышанного проходило на равных. Не зря говорят: что старый, что малый. Бабушка живописно, порой весьма своеобразно, комментировала поведение персонажей, хитросплетения сюжета, любовные переживания. При этом она не уставала внушать:

– Мужчинам уж никак верить нельзя! Когда мужику что-то нужно (что именно, она благоразумно не объясняла), он к тебе и так и эдак подластится. А потом отряхнулся и пошел.

Почему неведомый мужчина, получивший от женщины или девушки нечто нужное ему, куда-то уходит и зачем он при этом отряхивается, девочка объяснить не могла, да и не очень задумывалась над этим. Только в сознании не укладывалось, какая от взрослых мужчин может исходить опасность – это же не мальчишки-хулиганы какие-нибудь. Разве мог, например, ей сделать больно ее большой, сильный, добрый папа? Или бабушкины сыновья, дяди Нестер и Михаил – они всегда приносили племяннице подарки, играли с ней, катали на велосипеде по улицам поселка.

Правда, от младшего дяди Михаила (в семье его звали Минькой), работавшего трактористом, Натке время от времени доставалось. Молодой, не обремененный житейскими заботами он жил в общежитии машинно-тракторной станции – МТС, к матери заскакивал перекусить или помочь по хозяйству. Племянницу, первую малышку в семье, Михаил любил неуклюжей любовью не обученного тонкостям педагогического процесса молодого человека. Своеобразно подшучивал над ребенком – то незаметно подсыпал в чай соль вместо сахара, то принимался нарочито громко читать вслух сказку про сестрицу Аленушку и братца Иванушку – место, где козленочек жалобно кричал:

– Огни горят горючие, котлы кипят кипучие, ножи точат булатные, хотят меня зарезати!

Эти строчки пугали «племяшку» до дрожи. Она бросалась на дядюшку, пытаясь вырвать страшную книжку, тот изворачивался, хохотал, бабушка начинала ругаться, чтобы он не пугал ребенка. Такая кутерьма продолжалась порой до самого ухода родственника.

Кроме этой детской книжки у бабушки имелась другая, не менее страшная – про Василису Прекрасную. На одной из страниц художник нарисовал во весь разворот жилище бабы Яги. В самой избушке ничего пугающего не было, но по периметру обитель зла окружал частокол столбов, увенчанных человеческими черепами. Для вящей живописности каждую глазницу украшал горячий уголек, испускавший яркие лучи. Словом, было с чего ума сойти! Когда дядя Минька, которого Наташа просила почитать книжку, брался за «Василису Прекрасную», то сразу находил ненавистную картинку и начинал показывать ее племяннице. Разумеется, ни о каком продолжении чтения речи уже не шло…

Эта история получила свое логическое завершение. Маринка, младшая сестра, которая той зимой жила у бабушки эпизодически (время от времени ее увозили к другим родственникам), однажды изорвала жуткую книгу. Если кто и горевал по этому поводу, то уж точно не Натка!

* * *