Глазами, полными любви

Сказочные герои, стоявшие на краю гибели, кроме страха за их дальнейшую судьбу вызывали в душе бурю эмоций, в первую очередь, жалость. Встреча с настоящей смертью, произошедшая той же зимой, произвела совсем иное впечатление.

В начале зимы, когда замерзшая грязь еще дыбилась на дорогах, у соседки тети Сони, жившей напротив бабушки в еще более убогой завалюхе, умерла дочь, совсем юная девчонка. Как говорили взрослые, она наложила на себя руки, узнав, что забеременела. Натку оставить было не с кем, поэтому бабуля взяла ее с собой на похороны.

В комнатенку набилось полно народу. Сновали под ногами замурзанные ребятишки, плакали тетки, облаченные в серые телогрейки и плюшевые жакетки. Самоубийца лежала в гробу одетая, как невеста, в белое платье с фатой на голове. Она была больше похожа на большую куклу, уложенную в красивую подарочную коробку. Сходство с коробкой дешевому гробу придавали резные бумажные фестончики, обрамлявшие его края.

Натке зрелище показалось скорее красивым, чем печальным и страшным. Детская фантазия выстраивала собственную логику всего происходившего. В соответствии с ней выходило, что девушку заколдовал злой волшебник, и найдись сейчас принц, способный ее поцеловать, умершая тотчас ожила бы, и все начали радоваться.

Мифический «принц», скорей всего, и стал причиной такого печального финала. «Мужчинам уж никак верить нельзя». Она знала, что говорила, суровая мудрая бабуся.

А в марте сестры вместе с бабушкой и теткой Алей отправились еще на одни похороны. В Новосибирске в городской больнице умерла мама. Операция по удалению части больного легкого прошла удачно, но, видимо, врачи плохо зашили какой-то сосуд. Вечером в палате у больной открылось внутреннее кровотечение. Нужного специалиста рядом не оказалось, и в итоге случилось то, что случилось.

Туберкулезом Аннушка, как звали ее близкие, болела достаточно давно. Время от времени лежала в больницах, обследовалась, подлечивалась. Возможно, болезнь можно было бы вылечить терапевтическими средствами. К началу шестидесятых годов в стране появились достаточно сильные лекарства, женщина имела возможность хорошо питаться, жила в деревне на свежем воздухе. Но Аннушка сильно переживала, не раз говорила: «Зачем Алеше больная жена?» Когда в горбольнице предложили удалить часть больного легкого, она, не раздумывая, согласилась оперироваться.

– Я провожала ее до самого приемного покоя, – рассказывала потом младшая сестра матери, тетушка Дина. – Когда шли по территории больницы, где местами уже зеленела трава, говорила ей: «Аннушка, может быть, передумаешь, все-таки операция серьезная, у тебя дети». Она отмахнулась со словами: «Сестра называется! Вместо того чтобы подбодрить, отговариваешь. Все хорошо будет! Возьми мое пальто, шаль и приходи за мной, когда выписывать будут…»

… – Мама, мама! – с горечью подумала Наталья Алексеевна, поправляя сползающую с вагонной полки подушку. – Это фамильное упрямство, желание все делать по-своему в тебе, как в прабабке Анисье, очевидно, тоже цвело пышным цветом. Как вспоминала та же тетка Дина, когда мать ссорилась с отцом, она могла месяцами не разговаривать с ним, общаясь лаконичными записками.

Время от времени Наталья Алексеевна задумывалась, каким было бы ее детство, как сложилась судьба семьи, не прими мама в те последние дни своей жизни опрометчивого решения… А может, не такого уж опрометчивого? Быть может, она обдумывала его долгими бессонными ночами или когда глотала таблетки, вглядывалась в мутные рентгеновские снимки больных легких – кто теперь скажет?

После смерти матери семью захлестнул поток новой, совершенно иной жизни. Для детей страшное событие довольно быстро отошло на второй план. Только отец до самой смерти хранил в партийном билете, святом для него документе, маленькую, пожелтевшую от времени фотографию любимой женщины – совсем молоденькой, красивой, с веткой сирени в руках…

* * *