Глядя на солнце

Некоторое время они молчали — Лесли закрыв глаза. Волосы у него были такими же черными, как в самые лучшие времена — может быть, в мешочке с его туалетными принадлежностями хранится какая-нибудь краска по бросовой цене, подумал Грегори, — но брови были белоснежными, а усы полу-полу. Кожа у него пожелтела, обвисла на лбу и скулах; и все же даже в покое его выражение прятало что-то обаятельное. Он походил на ярмарочного зазывалу, который приглашает вас взглянуть на Бородатую Даму. Вы входите и понимаете, что борода дамы попросту приклеена, но почему-то это нельзя поставить ему в упрек. «Не пропустите Бородатую Даму, — неожиданно для себя объявляете вы, выбираясь наружу мимо толпы, колеблющейся у кассы. — Самая лучшая Бородатая Дама к югу от Стены Адриана».

Иногда Лесли если что-то говорил, и его глаза открывались вместе со ртом. Больше он про свою смерть не упоминал, и Грегори решил, что вопрос закрыт.

Он немного поговорил про Джин, между прочим доверительно сообщив Грегори:

— Она была настоящей вопленницей, твоя мать, — и закрыл глаза.

Грегори не понял, что он подразумевал. Может, «вопленница» обозначала «женщину легкого поведения», как они тогда выражались. Но это никак не подходило к его матери. Наверное, словечко из довоенного сленга. Если не забуду, поищу в словаре.

Потом у него возникло желание сказать ему, как он всегда его любил и как ему нравились байки про войну, которые Джин не одобряла. Но почему-то это выглядело бестактным, почти жестоким. И вместо этого он сказал негромко:

— Помните стереоскопические слайды, которые вы мне подарили? Я совсем недавно вспоминал про них.

— О чем ты?

— Слайды. Такие цветные прозрачные картинки, по две рядом. Их вставляли в стереоскоп и рассматривали виды африканских заповедников или Гранд-Каньона. Но только… только стереоскопа вы мне так и не подарили. — Как он ни старался, Грегори не сумел избежать жалобной ноты в голосе, хотя ничего, кроме благодарности, не испытывал.

— Хе, — сказал Лесли, его глаза были плотно закрыты. — Хе. — Размышлял ли он о собственной подловатости или неблагодарности племянника? Медленно глаза открылись и посмотрели куда-то за плечо Грегори.

— Если ты пошаришь вон там, то, может, найдешь недостающую часть.

— Нет. Нет, дядя, мне… мне недостающая часть совсем не нужна.

Один глаз задержался открытым, оглядел Грегори, счел его чокнутым дальше некуда и закрылся. Минуты через две Лесли сказал:

— Возьми взамен бритву.

— Что?

— Я сказал, возьми взамен бритву.

Грегори посмотрел на верх комода. «Электролюкс» розово поблестел ему.

— Огромное спасибо. — Это, понял он, был идеальный подарок.

— Потому что если ты не возьмешь, то она ее заберет брить себе ноги.

Грегори испустил смешок, и легкая улыбка тронула его губы. Он смотрел на ярмарочное лицо своего дяди. Наконец, не открывая глаз, Лесли произнес последние слова, которые услышал от него Грегори:

— Это ведь не Общий Рынок, знаешь ли.

Конечно, нет. Грегори встал, плоско прижал ладонь к плечу дяди, потряс его так бережно, как только возможно, забрал бритву с комода, спрятал поглубже в карман на случай, если миссис Брукс подумает, что он ее украл (именно это она и подумала, когда обнаружила, что бритвы на комоде нет), и ушел.

После смерти Лесли Грегори помог миссис Брукс очистить чердак.

— ЛУЧШЕ ОТПРАВИТЬ ВСЕ ЭТО В ОКСФОРД БЛАГОТВОРИТЕЛЯМ, — проорала она, просто чтобы оповестить обитателей третьего и четвертого этажей своего дома. Когда они передвинули кровать, под ногой Грегори что-то громко хрустнуло. Это был пакетик рыбы с чипсами, брошенный туда много месяцев назад и давно иссохший. Грегори поднял его и поискал глазами корзину для мусора. Не нашлось ни единой. Весь этот хлам, подумал он, и некуда его выбросить.

У себя в конторе, торгуясь с теми, кто искал денег в обмен на свою кончину, Грегори задним числом обдумывал жизнь и смерть дяди Лесли. Поведение Лесли во время того последнего визита не просто его растрогало, но и произвело на него сильное впечатление. Про нависшую над ним смерть он упомянул, едва Грегори вошел, облек ее в шутку, а потом заговорил о других вещах. Он не превратил их последний разговор в прощание, хотя это и было прощание; он не поддался жалости к себе, не искал слез своего посетителя. Все это сделало смерть Лесли менее устрашающей, чем могло бы. Грегори решил, что Лесли был за неимением слова лучше — смелым.