Глиняные буквы, плывущие яблоки

Москвич сидел, уткнув голову в колени. Дул ветер, выдувая золу, огня не было, два-три уголька краснело и тут же остывало.

– Или вы? – Ким повернулся к Принцессе.

Она проснулась среди ночи. Ее Принц рядом, еще не спал. Наверное, правда, что умеет спать всего четыре часа. Прижалась к нему, встала, подошла к окну. Он наблюдал за ней из постели. Открыла окно, зажмурилась от радости. «Закрой, тебя могут увидеть». – Приподнялся на локте. Закрыла. Остро захотелось, чтобы он встал и подошел к ней, обнял. Он смотрел в телевизор. На экране шевелил зеленоватыми ртом Дада. Подошла к постели, отыскала губами его губы. Они были жесткими и неподвижными, с кислым коньячным привкусом. Он выключил телевизор, откинулся на спину. Глаза быстро привыкли к темноте, но было почему-то страшно. Где-то вдалеке промяукала сирена. На полу отпечатались тени ветвей, тени капель, спускавшихся по стеклу. Чувствовала, что он не спит, боялась его молчания. Набрала воздуха. «Что будет дальше?..» Он погладил ее. «Завтра я отвезу тебя обратно. Должен отвезти, понимаешь?» Она молчала. «А ты что думала? Дело заведено, остановить всё это я не в силах. Я тебе всё скажу, где и что говорить. Но про мужа придется рассказать. Всё, поняла? И про его друзей. Всё напишешь, ты же умная девочка… – Его лицо исказилось зевотой. – Запомни: всё как было…»

Через несколько минут рядом шумел храп, тяжелый, как удары пневматического молотка. Принцесса испуганно слушала; ее Тахиржон не храпел, спал смирно, да и спиртного пальцем не тронет… Встала, подошла к окну. На подоконнике чистый лист бумаги, взяла. Завтра ей, наверное, выдадут такой же. Чтобы всё написать, и про Тахиржона, и про друзей… Прошлась по квартире.

Нащупала в его куртке мобильный; просила ведь его дать ей позвонить домой, сказать родителям… Вышла на кухню. Стала набирать, ошиблась, снова. Внезапно мобильник завибрировал, чуть не уронила. Загорелась надпись: «Жена». Стояла и смотрела на эту надпись. Телефон успокоился, «Жена» исчезла. Бросила на стол, ладонь горела от ожога.

Вернулась в комнату, натянула платье, подмазала губы. Взяла с подоконника листок, чмокнула его несколько раз, положила рядом с кроватью. На ощупь обулась, помучилась с замком. Прошлепала вниз по лестнице, вышла в дождь. Постояла под водой, стуча зубами. Холодный песок, черный, синий, бордовый. Тахиржон, Хабиба. Вернулась, скинула мокрое, прислушалась к храпу, бросилась на кухню.

Открыла все четыре конфорки, газ зашумел, ударил запах. Проверила, закрыты ли форточки, окна. Вернулась в комнату, закрыла дверь в коридор. Зажгла две свечи на столе, спички сыпались из рук. Запах уже чувствовался. Осторожно перенесла свечи к их постели. Поставила. Вот так, теперь всё правильно. Пояс невинности. Листок с поцелуями. Принц, которого ждала. Всё здесь, всё на месте. Тихо легла в его ногах, стараясь задержать дыхание, чтобы не дышать сладковатой вонью, наполнявшей комнату.

Карандаш остановился. Ким посмотрел на Принцессу.

– Дальше не помню, – улыбнулась.

– Неудивительно, – поднял голову Москвич. – А я думал, там шахидка постаралась. Взрыв, жертвы… Я, кстати, знал этого парня, та еще сука.

– А судя по рассказу, романтик, – Ким закрыл блокнот.

– Самые большие суки получаются из романтиков.

– Это вы по собственному опыту?

– Вы это о чем?

– О том, что вы еще не всё рассказали.

– Бросьте ваши журналистские намеки! Тоже мне, папарацци с Куйлюка! Что вы вообще знаете!..

– Что я знаю? Ну, например, то, что компромат на Куча, для той самой статьи, дали именно вы.

Москвич молчал.

Принцесса поднялась, подошла к Москвичу:

– Вы же мучились, вы же не хотели… Расскажите об этом. Другого раза не будет!

Подул ветер. Костер, еле дышавший, разгорелся, заплевался огнем, затрещал…

Да, он не хотел. Хотя после того сеанса, в девяносто девятом, всё поначалу складывалось, тьфу-тьфу. Дада еще посидел годик в своем Животнодухе, повышая духовность и улучшая поголовье скота, и отбыл послом в США. Через три месяца рейсом «Ташкент – Нью-Йорк», с кратковременной посадкой в Киеве, вылетел Москвич. В Джи-Эф-Кей его встречал Куч. Друзья вдавили по мартини за встречу, прошвырнулись по Большому Яблоку, вскарабкались на башни-близняшки и понеслись на посольской машине в Вашингтон. В посольстве его уже ждал Дада; старик еще больше раздался, отпустил серебряный ус; встретил по-американски демократично; фразу про больного дедушку выговорил по-английски, с оглушительным ферганским акцентом. Началась работа, пока еще немного. Москвич гулял по городу, заглядывал к Кучу, который жил здесь с очередной, второй или третьей, семьей: стандартная красавица-жена (90 х 60 х 90), барашки-детки.