На водах ее блузки установился штиль.
– Последним, кто мне так говорил, был отец.
В беге надвигались какие-то перемены.
Грустные, но больше для меня.
Вся зима прошла как обычно: мы бегали на Бернборо, пробегали по улицам, я потом – на кухню пить кофе, а Клэй отправлялся на крышу.
Когда я включал секундомер, обнаруживалась неудобная проблема.
Самый кошмарный тупик для бегуна: старался он все больше, но бежал не быстрее.
Решили было, что не хватает адреналина; мотивация резко просела. Куда еще стремиться, выиграв на штате? До начала сезона оставались еще месяцы: неудивительно, что он впал в летаргию.
Клэй, однако, не спешил меня слушать.
Я уговаривал.
– Ну давай, – наседал я, – давай, Клэй. Ну, что бы сделал Лиддел или Бадд?
Я должен был понимать, что слишком с ним миндальничаю.
В первое исключение я брал Рори с собой на работу: договорился об этом с боссом. Три дня ковровых покрытий и половой доски, и я увидел определенно, что аллергии на работу у этого парня нет. Каждый раз он как будто жалел, что день окончен.
Наконец он бросил школу, уже насовсем. И мне пришлось их почти умолять.
Мы сидели в кабинете директора.
Он проник в лаборантскую и стащил бутербродницу.
– Они там и так слишком много едят, – объяснил он. – Это ж я им только лучше, блин, сделал!
Мы с Рори – по одну сторону стола.
Клаудия Киркби, миссис Холланд – по другую.
На мисс Киркби – темная юбка и голубая блузка, в чем была миссис Холланд, уже не вспомню. Помню только ее седины, как бы прилизанные, мягкость морщин у глаз и брошь на кармане слева: фланелевый цветок, символ школы.
– Ага, – начал я.
– Ага, эмм, что? – не поняла миссис Холланд.
(Не такого ответа я ждал.)
– На сей раз его выкинут насовсем?
– Ну, эмм, я не уверена, это ли…
Я оборвал:
– Будем откровенны, этому оболтусу поделом.
Рори встрепенулся почти радостно.
– Вообще-то, я здесь!
– Поглядите на него, – продолжал я.
Они поглядели.
– Рубаха торчит, сидит лыбится. Неужели хоть на йоту похоже, что ему не все равно? Неужели это похоже на покаяние…
– На йоту?
Теперь уже сам Рори меня перебил:
– Покаяние? Блин, Мэтью, нам бы словарь, не захватил?
Миссис Холланд знала. Знала, что я не дурак.
– Сказать по правде, эмм, мы бы и вам, Мэтью, с удовольствием дали закончить двенадцатый класс. Вы, эмм, не выказывали большого интереса, но вам хотелось, не так ли?
– Эй, я думал, мы говорим обо мне.
– Замолкни, Рори.
Это Клаудия.
– Ну вот, другое дело, – отозвался тот. – Пожестче.
Сам же он жестко кое-куда уставился. Клаудия поплотнее запахнула жакет.
– Прекрати, – сказал я.
– Чего?
– Ты понял.
Но я уже вновь переключился на Холланд. Вечер еще не наступил, и я ушел с работы пораньше, чтобы побриться и приодеться, но это не значило, что я не устал.
– Если вы его не исключите, я перепрыгну через стол, сорву с вас директорский значок, нацеплю его на себя и сам исключу мерзавца!
Рори едва в ладоши не захлопал от восторга.
Клаудия Киркби сумрачно кивнула.
Миссис Холланд прикоснулась к своей броши.
– Ну, я, эмм, не вполне уверена…
– Ну же! – воскликнул Рори.
И к общему удивлению, она послушалась.
Миссис Холланд методично заполнила все бумаги и посоветовала несколько школ неподалеку, но я сказал, что нам они не понадобятся: Рори пойдет работать. Мы пожали друг другу руки, и все закончилось: мы с Рори оставили их обеих в прошлом.
С полдороги к стоянке я бросился обратно. Из-за нас или из-за Клаудии Киркби? Я постучал и вновь вошел в кабинет, и они обе еще оставались там, разговаривали.
Я сказал:
– Мисс Киркби, миссис Холланд, я извиняюсь. Простите за эти неприятности, и еще – спасибо.
Это было безумие, но меня прошиб пот. Дело было, думаю, в искреннем сочувствии на ее лице, и в жакете, и в золотистых сережках. Небольшие колечки, бросавшие блики.
– И еще – простите, что спрашиваю только сейчас, но с этим Рори было не до того, – я так и не спросил, как дела у Генри и Клэя.
Миссис Холланд уступила ответ мисс Киркби.
– У них все хорошо, Мэтью.
Она поднялась.
– Они славные дети.
И она улыбнулась и не подмигнула.
– Можете не верить…
Я кивнул на дверь.
– …но и тот, который там, тоже…
– Я знаю.
Я знаю.
Она сказала «Я знаю», и это надолго осталось при мне, но началось это на улице, у стены. Я надеялся, что она выйдет, и чуть ли не до синяков впечатывался лопатками в стену, но ко мне поспешил только голос Рори.
– Эй, – окликнул он. – Ты идешь?
В машине он спросил:
– Можно поведу?
Я ответил:
– И думать, блин, не смей.
К концу недели он уже получил работу.
И вот зима превратилась в весну.
Результаты Клэя не улучшались; это случилось одним воскресным утром.
С тех пор как Рори получил работу жестянщика, он упорно трудился на ниве пьянства. Начал крутить с девицами. Тасовались имена и наблюдения; одну из тех, что я помню, звали Пэм, у нее были светлые волосы и пахло изо рта.
– Бляха, – сказал Генри. – Ты ей об этом говорил?
– Ага, – ответил Рори. – Она дала мне оплеуху. Потом ушла от меня и попросила мятную конфетку. Но вроде не в таком порядке.
Он приплетался домой на рассвете – а то воскресенье было в середине октября. Мы с Клэем двинулись на Бернборо, а Рори ввалился навстречу.