Глиняный мост

И было лежание там, под деревом; ее волосы щекотали его, но он нипочем не желал их отодвинуть, и Эбби сказала тогда, что хотела бы еще как-нибудь сюда приехать, и Майкл ответил: «Само собой – заработаем, построим тут дом и будем приезжать, когда захотим».

Таковы были Эбби и Майкл Данбары.

Счастливейшие сукины дети из всех, у кого хватило духу уехать.

И без всякой тревоги о завтрашнем дне.

Долгий сон

Ночь была длинной и гулкой от мыслей.

В какой-то момент, встав в туалет, Клэй обнаружил Убийцу, полуутонувшего в диване. Под тяжестью книг и чертежей.

Клэй постоял над ним.

Поразглядывал книги и планы на груди Убийцы. Мост как будто стал ему одеялом.

Потом утро – но утро совсем не утром, а в два часа пополудни. Клэй проснулся нервным рывком, с солнцем на горле, как будто вместо Гектора. Присутствие солнца в комнате было мощным.

Поднялся с кровати в ужасе, заметался. Нет. Нет. Где я? Поспешно вывалился в коридор, потом за дверь и в трусах вышел на крыльцо. Как я мог столько спать?

– Привет.

Убийца смотрел на него.

Он вышел из-за угла дома.

Клэй оделся, они пошли на кухню, и на сей раз он поел. Черно-белый таймер на старой плите едва ли успел перещелкнуть с 2:11 на 2:12, а он уже проглотил несколько ломтей хлеба и изрядное число Убийцыных яиц.

– Ешь еще. Силенка пригодится.

– А?

Убийца сидел, жевал, расположившись напротив.

Знал ли он что-то, неизвестное Клэю? Знал.

Утром из комнаты доносились крики. Во сне Клэй выкрикивал мое имя.

Долгий сон, и я уже за спиной.

Эта мысль преследовала Клэя, пока он продолжал против охоты есть, – и ему придется драться, чтобы отодрать ее от себя.

Хлеб и слова.

– Больше не повторится.

– Не понял?

– Я никогда столько не сплю. Я вообще почти не сплю.

Майкл улыбнулся: да, это был Майкл. Проснулась ли в нем былая сила жить? Или просто так казалось?

– Клэй, все нормально.

– Да не… а… черт!

Он поспешно вскочил и коленом зацепил край стола.

– Клэй… будь добр.

В первый раз Клэй вгляделся в лицо напротив. Это было мое лицо, только старше, и в глазах не было огня. Остальное – темные волосы и даже усталость – были те же.

Он аккуратно отодвинул стул, и тут Убийца поднял ладонь.

– Постой.

Но Клэй уже изготовился шагать, и не просто через порог.

– Нет, – сказал он. – Я…

Снова ладонь. Грубая и мозолистая. Руки рабочего. Он взмахнул ладонью, будто отгоняя муху от именинного торта.

– Тс. Ты думаешь, там что?

Это означало: «Что же заставило тебя все-таки приехать?»

Клэй слышал только насекомых. На одной ноте.

Потом – мысль о чем-то великом.

Он стоял, склонившись над столом. Он солгал, сказал:

– Ничего.

Но Убийцу это не обмануло.

– Нет, Клэй. Там то, что тебя сюда привело, но ты боишься, поэтому легче сидеть и спорить.

Клэй выпрямился.

– Да вообще о чем ты?

– Я говорю, это нормально…

Он оборвал фразу и не спеша окинул Клэя взглядом. Мальчишку, которого не мог обнять или потрогать.

– Не знаю, сколько ты вчера простоял там, под деревьями, но у тебя была причина выйти.

Черт.

От этой мысли обдало жаром.

Он видел меня. Весь день.

– Не спеши, – сказал Убийца. – Поешь. Потому что завтра я тебе должен показать – тебе нужно это увидеть.

Затопек

Что касается Майкла и Эбби Данбаров, то, пожалуй, пора спросить: в чем заключалось их истинное счастье?

В чем заключалась истина?

Истинная истина?

Начнем с художества.

Безусловно, Майкл умел писать хорошо, и нередко прекрасно: умел передать сходство, увидеть предметы особым образом. Мог это все положить на холст или бумагу, но всегда понимал: ему приходится трудиться в два раза больше, чем другим студентам, они все так или иначе успевали быстрее его. А поистине талантлив он был в одном только деле, которым и любил заниматься.

Он хорошо писал Эбби.

Несколько раз он собирался окончательно забросить учебу.

Его останавливало одно – оказаться в глазах Эбби проигравшим. Так что он доучился. Как-то вытянул на хороших письменных работах и приливах мастерства, когда вставлял ее хотя бы на задний план. Кто-нибудь всегда говорил: «О, вон тот кусок мне нравится». И труд, и талант включались только для нее.

Для дипломной работы он нашел выброшенную дверь и расписал обе ее стороны. На одной стороне Эбби тянется к ручке, на другой – уходит прочь. Входит она подростком: девочка в школьной форме, та самая мосластая нежность и бесконечность волос. А на обороте, уходит – на каблуках, с короткой стрижкой, серьезная и деловитая – бросая взгляд через плечо на все, что было между. Получая отзыв, он уже знал, что там будет сказано. И не ошибся:

Идея с дверью – довольно расхожий штамп.

Написано профессионально, и не более того, но признаю, что хотел бы познакомиться с героиней.

И знать, что происходило между этими моментами.

А что бы ни лежало между этими двумя образами, было ясно, что по другую сторону дверей у этой дамы все будет хорошо – особенно без него, как оно и вышло.