Глиняный сосуд

Особняк еще во время закладки фундамента превратился в новый символ времени, затмив руины древнего храма и разрушенной усадьбы. По сути, это и был новый храм, на который приезжали посмотреть со всей округи. Его строили около пяти лет, а отделочные работы из голубой глины длились и того больше, но до логического завершения дело не дошло. Несколько раз проект менялся, менялись и архитекторы. При закладке фундамента затронули подземный родник. Пошла вода. Хозяйка отказалась переносить дом с родного участка, и строительство продолжилось.

С тех пор подвал весной заполнялся водой, а зимой, при желании, в нем можно было кататься на коньках, благо позволяла высота потолка. Когда дренажный насос окончательно вышел из строя, тухлая вода, раздутые, как грелки, жабы и плавунцы по праву заняли свое законное место. Ландшафтные дизайнеры в свое время превратили близлежащую территорию в цветущий сад, по приказу заказчика вписав в общую композицию старые дедовские яблони. Сейчас же деревья и кусты разрослись ввысь и вширь, забивая иголками и шишками всю округу. Во время все того же урагана, в одну из пораженных короедом сосен, попала молния. Вспыхнул пожар. Остов дерева повалился на сгнившие перекрытия гаража, почти в лепешку смяв давно не использовавшийся и покрытый пылью раритетный автомобиль.

Семен Иванович еще помнил день, когда состоялось торжественное заселение. Даже на Пасху народу съезжалось меньше. Хозяйка на угощения не поскупилась. Да и как можно забыть, если тебя взяли работать садовником?

— Выбор обдуманный, — хвастался перед мужиками хмельной Семен. — Во-первых, живу через дорогу, а во-вторых, меня еще шпаной знал дед Толик.

Со временем обязанностей у Семена становилось все больше и больше, к косьбе травы и подрезанию сучков добавилось колка дров и розжиг камина, чистка фонтана, профилактика дренажного насоса в подвале, подметание гранитных дорожек, замена лампочек, если их разбивал болезненный ребенок выстрелом из рогатки, мытье машины. С понедельника по субботу садовник ночевал в чулане, а в единственный выходной — воскресение, ходил по селу, собирая сплетни, или с лопатой в руках делал обход кладбища. Лишь вечером выходного дня он, наконец, запирался у себя в избе, и при мерцающем свете лампы, подаренной хозяйкой, читал.

Часть книг досталась от покойной младшей сестры, часть — от отца. В основном, труды по земледелию и агрономии. Книги лежали везде: на грубых самодельных дубовых полках, в шкафу, стопками на столе и на полу, под столом, на печи, на подоконнике. Некоторые почти новые, не засиженные мухами, а большинство, конечно, с отслоившимися переплетами, обгорелыми страницами и покрытые пылью.

Семен Иванович сел на ступени некогда помпезного крыльца, положил трость и достал из пачки сигарету. Скрипнул засов. Черная массивная дверь наполовину отворилась. Понесло плесенью. Из двери по частям начал показываться человек: сначала трость, потом сморщенная рука, нога, и, наконец, голова. Он огляделся, и только после того, как удостоверился, что никого поблизости, кроме старика, нет, выполз полностью, прикрыв за собою дверь. Человек, не спеша, как черепаха, подполз и примостился рядом. Со стороны это напоминало две статуи в Летнем саду, одетые в фуфайки.

Старуха сняла давно нестиранную косынку, обнажив седые волосы, больше похожие на щетку для мытья посуды. Достала из кармана пиджака гребешок и слегка причесалась, посыпав черную юбку кожными струпьями. Потом кое-как взяла артритными пальцами подарок из портсигара старика, сунула в уголок рта, между двумя морщинистыми складками, и подкурила от газовой позолоченной зажигалки.

— Слушай сосед, ты когда собираешься помирать? — попыталась пошутить старуха, погрузившая лицо в серый дым. — Меня, что ли, пережить захотел?

Дед потушил окурок, смяв его о ступеньку.

— Сам давно хочу понять, каково это, когда тебя закапывают.

Зажужжала муха, попавшаяся в сети паука. Дед стал кашлять. Организм еще сопротивлялся.

— Персиков хочется консервированных, — проговорила Екатерина Валерьевна.

— В саду несколько яблок упали. Может, Вам принести?

— Нет, не хочу яблок. Дед с бабкой столько банок с желе закатали, что до сих пор не поела. Плесневелые стоят.

Она попыталась сплюнуть, но слюна, пропитанная никотином, растянулась и повисла, будто паук на паутине. Старуха достала из кармана сальную тряпку и вытерла рот. Сигарету она жадно выкурила до самых подушечек пальцев, еще несколько раз затянувшись для верности.

— Зимой топить печь чем думаете? — соскабливая ногтями плесень на дряблом подбородке, прошипел старик.

Старуха ничего не ответила, словно заснула на ходу.

— Ладно, Екатерина Валерьевна, пойду к себе. Почитаю немного. И, вот еще, возьмите.

Он высыпал все папиросы из портсигара ей на юбку. Она проводила соседа взглядом, до калитки и закрыла глаза. Над домом каркая, летали жирные вороны.

— Екатерина Валерьевна? — прозвучал жеманный голосок. — Как я рад, что застал Вас дома! Вы неуловимы. Похвально для вашего почтенного возраста. Хотя, о чем это я? Для женщины возраст заканчивается в двадцать пять лет.