Глиняный сосуд

— Это верно говоришь, от такой жары и помереть можно, — почесывая горбинку на переносице, пробубнил Валет. — Картошку только копать хорошо. Быстро сохнет. Ты еще не начинал копать? Галя все сентября ждет, а я ей говорю, что до бабьего лета только выжившие из ума тянут. Дожди начнутся — и поминай картошку лихом. Совсем из ума выжила. Ладно, заговорился я. Пойду, лучше послушаю.

— Бывайте, Иван Олегович, — проговорил Сеня в спину удаляющемуся старику.

Валет, будто отгоняя мух, перекрестился, открыл калитку и пошел, виляя между покрытыми мхом дворянскими надгробиями, к храму, на громкий голос священника:

«Братья и сестры! Христиане теперь спасаются только терпеливым перенесением скорбей и болезней.

— А что значит быть христианином? — спросил нескладный, собранный как бы из разных деталей, старик с тростью. — Любка, ты не знаешь?

Любка отрицательно замотала головой. Словно рябь, по беззубым запавшим ртам, пробежал смех.

— «Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень». 136-й Псалом царя Давида. Поясняю. Только зарождаются лукавые, нечистые, блудные, тщеславные, горделивые мысли — сразу разбивайте их о камень. Камень — Христос. Вот, если кратко, одна из черт христианина. Борьба с самим собой. Дух творит себе форму. И если наш дух не будет соответствовать Евангельской любви, то тогда и форма выльется в новый 1917.

— Что, и Рахата тоже любить? — спросила одна из женщин с перекошенным от инсульта лицом.

— Да, попил Рахатик кровушки. Продал даже наши тени.

— Бог, который унижался перед творением — это безумие, — просипел сквозь гнилые зубы мужик в серой спецовке. — Гончар просит прощения у чашки.

— Однажды моего отца позвали исповедовать в строжайшей секретности чиновника, у которого дома произошел бунт одичалой совести, — стал говорить священник. — Еле успели вытащить из петли. Родные сказали, что за ужином отец оглядел семью, комнату полную утвари, дефицитные яства на столе, свой шелковый халат, а потом, как резаный поросенок закричал: «Зачем все это?!».

Где-то вдалеке раздался приглушенный раскат грома.

— Неужто дождь будет?

— За лесом гремит.

— Поздно. Все погорело уже.

— Так уж ничего? — запротестовал нескладный старик с тростью. — Нашему селу больше трех сотен лет. Кто только по этим улицам не ходил. Дворяне, крестьяне, матросы.

— Какие матросы, дед? Здесь отродясь матросов не было.

— Ты не дерзи, — зашипел на него старик. — Я знаю, что говорю. Мой дед был отставным матросом и при царе лесничим службу нес. Каждый камель был подписан.

— Да околесицу твой дед нес, — ответил тот, многозначительно сплюнув на землю.

— Понимаете, — проговорил священник. — Господь пришел спасать не камни, а души. Здесь уместно вспомнить второе послание апостола Павла к коринфянам: «Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам».

— Эх, а все-таки приятно пожить подольше, — сказала тощая старушка.

— На момент встречи с Богоматерью и спасителем, старцу Симеону было триста шестьдесят лет, — кротко упрекнул священник. — Прожил он эти сотни лет в наказание за сомнения.

— Триста шестьдесят лет, ты погляди!

— Да ты, бабка, не знаешь, чем занять день до вечера, а все туда же. Валет, ай да в карты перекинемся?

Валет отмахнулся рукой.

В этот самый момент мимо храма, чуть не задавив тощую курицу, пронесся красный «Опель».

— Окаянный человек! — чихая от поднявшегося пылевого облака, прохрипела одна из женщин. — Кто же так ездит? А если ребенок выбежит на дорогу?

— Давно я говорил, нужно разобрать ветряную мельницу и проложить путь напрямик. Какой в ней теперь толк? Странно, что она до сих пор не остановилась.

— Это к Любке поехала дочка с зятем. Эй, Любка, кажись к тебе поехали.

— А? — встрепенулась Любка.

— Беги к дому. Твои вон поехали.

Пожилая женщина вскочила со скамейки, поклонилась отцу Михаилу и побежала догонять пыльный хвост от машины.

— Скажи зятю, чтобы не носился так! — крикнул ей кто-то вслед. — А то гвоздей насыплю на дорогу!

Сигнал машины снова раздался на всю округу, но из дома никто не показывался.

— Посигналь еще, Кость, что они там, заснули, что ли?

— Мам, можно я к Ире сбегаю?

— Какой Ире? Мы всего на пару часов приехали. Я не собираюсь торчать тут до ночи. Еще платье нужно забрать из химчистки.

— Ну мам!

— Нет, я сказала. Сейчас убежишь — а потом ищи ветра в поле. Кость, да посигналь ты еще раз! Что ты как вареный сегодня?!

— Да сигналю я.

— Куда они подевались все?!

— Бабушка идет!

— Ну, наконец-то.

— Здравствуй, Лидочка, — пытаясь отдышаться, сказала бабка. — Здравствуйте, Костя. Мне сказали, что вы проехали мимо храма, вот я сразу же и прибежала. А дед дома должен быть. Вы надолго?

— Да на пару часиков, мам. Решили заскочить перед поездкой к морю. Косте за заслуги путевку в хороший санаторий дали.

— А мы с дедом пельменей вчера налепили. Я из яблок варенье сварила. Яблок в этом году народилось много. Оставайтесь или Катьку оставьте. Поживет с нами, хоть щеки красными станут.