Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Глинка использовал игру слов: во Франции «богемой» называли всех творцов, но еще и цыган. Лист рассказал Глинке, что его родная национальная музыка в Венгрии произошла от цыганского фольклора^{414}. Листу и Глинке нравились такие качества цыганской музыки, как эмоциональность, зажигательные ритмы, виртуозность, так что все они были объявлены обязательными атрибутами истинных творцов. Глинка нарек Листа королем художественной Цыгании, что вызвало рукоплескания присутствующих. Но Лист вдруг сказал, что их костюмы не похожи на одежду истинных цыган. Граф Михаил Юрьевич Виельгорский рассмеялся и закричал:

— Маэстро Богемии прав! Долой сюртуки! К черту бабочки!

Под общие крики «ура» мужчины сняли обязательные по этикету принадлежности костюма и, несмотря на протесты Листа, стали качать его, а потом понесли в «табор», то есть в большую комнату, где изображалось место ночевки кочевого народа.

В висящий котел Платон Кукольник вылил много рома и зажег его. Начали готовить крамбабулу, то есть крепкий спиртной напиток. Друзья разошлись под утро…

В поисках европейской славы

Но не только Лист и итальянские певцы восхищались музыкой Глинки. В марте 1844 года, в «Revue de Paris», одной из самых читаемых парижских газет, появилась статья двоюродного брата Проспера Мериме — Генри Мериме. В ней критик хвалил оперу «Жизнь за царя». Это «первое художественное произведение, в котором нет ничего подражательного», — считал он. «Это национальная эпопея, это лирическая драма, восходящая к чистоте своих первоначальных истоков, когда она была не легкомысленной забавой, а торжеством патриотическим и религиозным»[479], — сообщал критик. Все эти похвалы вдохновляли Глинку и усиливали его желание поехать в Париж. Ему казалось, что европейская публика сможет по достоинству его оценить.

В обществе Екатерины Керн он восклицал:

— Никто никогда в России не отзывался обо мне в таких лестных выражениях!

Но Глинка почему-то «забыл» о публикациях Одоевского, Мельгунова и Булгарина, видимо, потому, что он мечтал теперь о европейском признании.

В начале июня 1844 года Глинка отправился во второе зарубежное путешествие. Его компаньонами стали Федор Дмитриевич Гедеонов, дальний родственник, и молодая француженка Адель, возвращавшаяся из Петербурга во Францию. Дорога, как и прежде, начиналась с Новоспасского[480], а потом путники ехали на Варшаву и дальше в Европу^{415}. Проездом в Берлине он встретился с Зигфридом Деном, которому показал партитуры обеих опер, получившие одобрение учителя^{416}.

Глинка писал о своей «скитальческой жизни» — такая «независимость мила мне… „ее предпочитаю заботам высокопоставленных лиц“, намекая на то, что никакая придворная служба его больше не увлекает»[481].

Цели путешествия он для себя формулировал так: во-первых, нужно поправить здоровье, для этого нужно уезжать в более теплые края, во-вторых, он мечтал забыть все переживания, «успокоить сердце удалением от мест и в особенности людей, напоминавших мне мои душевные страдания», в-третьих, хотел получить новые впечатления в Париже. Художественная цель была связана с приобретением артистической славы. «Не желал бы уехать отсюда, не сделавшись известным (не столько для себя, сколько для моих недоброжелателей)»[482], — сообщал он матери из Парижа.

Франция

С первых минут Париж произвел большое впечатление на композитора^{417}. Огромные семиэтажные и восьмиэтажные дома, постоянное движение людей на улицах, модные ухоженные дамы и разодетые кавалеры, рестораны и театры — все казалось динамичным, современным. Париж ощущался как место свободы.

Летом общество только и делало, что гуляло, фланировало, посещало сады, осматривало достопримечательности, встречалось в театрах и ресторанах. Променад был главным развлечением парижан. Бульвары, Елисейские Поля, сады и пассажи были открыты для всех сословий, что удивляло русского аристократа. Летняя жизнь в Париже казалась дешевле и удобнее, чем в Петербурге. За новый отличный сюртук Глинка заплатил всего 90 рублей, по петербургским меркам сущий пустяк, а качество и крой несравненно лучше отечественных. Вместо извозчиков использовался омнибус, многоместная пассажирская карета, запряженная лошадьми, представляющая собой первый общественный транспорт. Он позволял экономить на поездках. Глинка удивлялся, что за 30 копеек можно проехать куда угодно.