Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Смену парадигмы и критериев оценки в русском искусстве остро чувствовал Глинка. Белинский, увлекаясь Гегелем, но не зная немецкого языка, своеобразно истолковывал его философию и вывел новую формулу искусства. Теперь искусство объявлено ниже действительности, что переворачивало все прежние идеалы романтизма. Задача искусства — преобразовывать и улучшать внешние социальные условия жизни, и в этом ее единственный смысл[568]. Идеальными героями новых сочинений становятся шарманщики, дворники и фельетонисты, показывается не только светский парадный Петербург, но и открываются «петербургские углы»^{474}. Белинский объявляет нового гения русской культуры — Достоевского, который становится «новым Гоголем» (в 1846 году за произведение «Бедные люди»^{475}). Некрасов, Гончаров, Герцен, Салтыков-Щедрин, Островский — вот кто теперь определяет направление русской мысли и культуры.

Мировоззрение и воспитание Глинки находились в противоречии с модными идеями. Он был далек как от «социального», так и от «славянофильского». Он, вместе с Мельгуновым и Одоевским, людьми, принадлежавшими к эпохе русских «энциклопедистов», не сочувствовал крайностям, пусть даже они связаны с поисками «русской идеи». Тем более он был далек от натуралистической школы и критики, в которой нарушались все воспетые им каноны красоты. Цель его искусства была прямо противоположна — искусство как воспитание человека, совершенствование его внутреннего духовного и эмоционального мира.

Ему казалось, что его время ушло…

Вне моды

Он видел, как прежних кумиров меняют на новых: вот уже и Гоголь, которого его поколение считало гением, свергнут с пьедестала, всемогущий Белинский назвал его исписавшимся религиозным проповедником.

Разрыв с новой культурной обстановкой и нравами Глинка всячески подчеркивал. Даже его эпистолярный стиль изменился — он стал использовать просторечия, устаревшие слова и обороты, церковную риторику, правда, все это вперемежку с французскими выражениями и фразами на итальянском. Он подчеркивал свою «инаковость», «старинность», как будто он живой «экспонат» истории (хотя подобные анахронизмы импонировали, вероятно, и славянофилам). В компании малознакомых молодых людей он вел себя подчеркнуто эксцентрично, говорил иносказательно и часто декламировал непонятные для окружающих фразы. Так, например, Серову, который спросил его о высокой роли композитора, Глинка многозначно заметил, как всегда, на французском:

— Музыку сочиняет народ, а композитор ее лишь аранжирует.

Эта фраза, ставшая позже крылатым выражением и получившая множество интерпретаций, сохранилась лишь в пересказе Серова, да к тому же только в русском варианте, так что в ее документальной достоверности нельзя быть уверенными стопроцентно. Однако если поверить в реальность подобного диалога, то можно предположить несколько вариантов для «расшифровки» ответа Глинки. Во-первых, французский глагол, который Серов переводит как «аранжировать», означает несколько иное, а именно — «обрабатывать». Истинным искусством в эпоху Глинки, как уже указывалось, считалось умение композитора вплести необычные интонации «сырого», «необработанного» народного творчества в «высокую» профессиональную музыку, придать ей изящества, но при этом сохранить экзотичность и уникальность ее звучания[569]. Во-вторых, Глинка мог иронизировать. Он знал, что в моде была идея «народности», которая была растиражирована до такой степени, что уже потеряла всякие смысловые границы. Глинка не любил моды, все, что попадало во всеобщее употребление, вызывало в нем сопротивление и сарказм. Так что фраза могла стать своеобразным ответом на «массовизацию» народности[570].

Глинка понимал, что он не вписывался и в музыкальный русский мейнстрим, хотя повсеместно о нем говорили как о национальном композиторе. На смену виртуозному стилю пришел стиль интеллектуального виртуозного исполнительства, который поддерживали и прежние кумиры, например Лист. В Россию в 1844 году приезжали Роберт и Клара Шуман, которые показали экстравагантный стиль исполнения с погружением в романтические фантазии. На сцену вышли юные пианисты Антон и Николай Рубинштейны. Антон, ученик известного московского педагога Александра Ивановича Виллуана, заявил о себе как чудо-ребенок, вундеркинд. О нем говорили как о русском Листе, да и он сам сознательно повторял его манеру игры и даже внешний вид. В репертуаре Рубинштейна значились все самые известные имена «серьезной» музыки — от Генделя, Мендельсона, Шуберта до Шопена. Постепенно Антон все больше и больше играл свои собственные опусы и завоевывал славу как композитор. С 1840-х годов в Европе начинается активная деятельность Рихарда Вагнера, объявившего об «искусстве будущего», идеи которого проникали и на русскую почву. Одним из первых его пропагандистов в России будет близкий друг и поклонник Глинки — Александр Серов, который в 1860-е годы начнет критиковать прежнего русского кумира. На императорских сценах царствуют оперы Джузеппе Верди.