Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

— Вам предложено назначение, — торжественно объявил он.

— Какого рода мои обязанности? — спросил Глинка.

— Вам надобно заниматься только искусственной частью.

Управляющий рассказал, что капельмейстер должен был, во-первых, совершенствовать чистоту и красоту пения хора, во-вторых, управлять им, то есть фактически дирижировать во время службы, указывать моменты вступления голосов (это особенно нравилось Глинке), в-третьих, следить за репертуаром, в-четвертых, заботиться о певчих, следить за наличием партий. Служить в непосредственной близости с императором было высокой честью.

— Я согласен принять пост капельмейстера, — торжественно объявил гордый Глинка, по обыкновению выставляющий грудь вперед. — Но позвольте уточнить, кто будет мой начальник и какие его полномочия?

Посланник успокоил:

— Директор будет заведовать единственно хозяйственной частью. Предполагается назначить князя Григория Волконского или графа Матвея Юрьевича Виельгорского.

— Я рад, что буду служить со столь приятными и искренно расположенными ко мне людьми. И почту за честь, если они, прекрасно разбирающиеся в искусстве, будут вмешиваться и в музыкальную часть, — ответил Глинка.

Помимо высокого статуса и возможности общения с императором Глинка получил хорошее жалованье 2,5 тысячи рублей в год, сверх того столовые — тысячу рублей и бесплатную казенную квартиру с дровами.

В тот вечер, 1 января, в театре давали «Жизнь за царя». За кулисами император, увидев композитора, подошел к нему и по-отечески сказал на французском языке:

— Мои певчие известны во всей Европе и, следовательно, стоят того, чтобы ты занялся ими. Только прошу, чтобы они не были у тебя итальянцами.

На это обращение императора Глинка ответил несколькими почтительными поклонами.

Утром Глинка помчался к Виельгорскому. Они долго рассуждали и составляли прожекты усовершенствования работы Капеллы. Но уже на следующий день Глинка узнал новость, которая привела его в замешательство. Его начальником назначен Алексей Федорович Львов (1798–1870), сын только что ушедшего в мир иной директора Капеллы. Его виртуозную игру он любил слушать в салонах, но отношения между ними были прохладными.

Глинка поехал к Львову-младшему, тот принял его с искренней радостью:

— Будем вместе идти рука об руку на новом поприще, — с азартом говорил Львов.

Мнительный Глинка отнесся к нему с недоверием, как и ко всем вышестоящим чиновникам. На следующий день, 2 января 1837 года, он написал матушке: «Судьба, не терпящая совершенного счастия смертных, подшутила надо мною. По смерти старика Львова заступает его место (т. е. место директора) сын его, с которым мы не совсем в ладу. Надеюсь, что внушенные мне вами правила послушания и умеренности дадут мне возможность ужиться с Львовым, тем более что имею сильную руку в министре и в самом Императоре»[266].

Глинка помнил, что Львовы, чей салон он посещал во время учебы в пансионе, сначала относились к нему радушно. После его возвращения в Петербург в 1834 году Львов-старший часто его навещал. Мишель жил у Стунеева, на самом верхнем этаже, и Львову приходилось подниматься по лестнице, в его-то 70 лет, но это его не смущало. А после выхода в 1834 году книги «О пении в России» Львов отправил экземпляр Мишелю. Так поступали многие авторы: выпустив на свои средства книги, они рассылали чуть ли не весь тираж знакомым. Возможно, одной из причин последующего охлаждения и был этот подарок. Глинка невнимательно ее изучил или вообще пролистал, не вникая в суть. Об этом свидетельствует формулировка темы книги в «Записках»: Глинка считал, что она посвящена русскому церковному пению. Но на самом деле Федор Петрович взялся за необыкновенно сложную задачу — он попытался создать целую концепцию национальной музыки в России и определить ее отличия от итальянской. Он рассматривал не только церковное пение, но и светскую вокальную музыку, и инструментальное творчество, трактуя его как подражание пению. Книга написана витиевато, на старинный манер со ссылками на древние летописи, в духе тех традиций, что отстаивали участники общества «Беседа любителей русского слова». Львов-старший эмоционально рассказывает о музыке как о «волшебном предмете изящности», «отрадном и безотлучном товарище», «питающей сердце во всех превратных положениях человека»[267]. Особенность же русской музыки происходит из «пламенного русского сердца»[268].

События дальше могли разворачиваться следующим образом. Глинка не ответил на подарок пожилого музыканта. Ожидания Львова-старшего оказались обманутыми, потом в театре произошел инцидент, после которого общение между ними вообще прекратилось. «Когда он увидел меня с невестой, — рассказывал Глинка, — то отвернулся от меня с видом неудовольствия, и мы с той поры не кланялись»[269].