Glioma

У него кирпичи. Повсюду.

Он прищуривается, глядя на меня, поворачивает голову.

– Я никогда не сравнивал тебя с бомбой? – вот его вопрос, и его шаги приближаются.

– Твоя стена слишком толстая, – говорю ему, и всё, что творится внутри, всё, что творилось – бежит по нарастающей.

– Ты справишься, – тихо произносит, уже в миллиметре от моих губ.

– Я не… – и не договариваю. Это расстояние исчезает. И ладони на животе какие-то неудержимые, и мое равновесие совершенно распущенное, мы летим куда-то в район собственных душ, а на деле – назад, к кровати.

Моя опухоль лопается, это настолько приятно, а боль тает и замораживается под чужими руками.

Он зарывается мне в шею, режет носом грудь, и на ощупь чувствовать Бэкхена – лучшее из всего нового, что могло со мной произойти и происходит. «Что ты будешь делать, что?» так часто звучал между нами вопрос безответный, и Бэкхен отвечает на него только сейчас, оторвавшись на чуть-чуть, для шепота:

– Заберу твое дыхание для своего второго.

И мне ничего не остается, кроме как сказать:

– Бери.

Потому что для себя мне тоже многое вручают с этими отпечатками на ключицах. В какой-то момент, когда темнота перед глазами рассеивается, я вижу другую – Бэкхен всматривается в меня, смотрит абсолютно серьезно (так непривычно видеть его с красными щеками).

– Ты не будешь жалеть, – опять его жесткие, но верные констатации, – но станет ли лучше?

Перед взором внутри себя – всё: вялые попытки, движение жизненного течения, семейные неудачи и пересмотр понятий, всё, что подвластно стало чужим языкам, и злым, и хорошим, и спектр мнений, и неизбежность конца, и бессмысленность конечного итога, и желание просто быть с теми и там, где хочется.

Я возвращаюсь вниманием к Бэкхену и кладу пальцы ему на шею, притягивая к себе.

– Конечно, – отвечаю совершенно уверено, разбивая этой секундой любой перед ним страх, – конечно.

Все противоречия в отношениях тоже летят под откос, когда он всеми движениями требует больше тепла и дает понять, что с этой лодки он меня не сбросит, что я в ней – спасательный круг. Бэкхен чужд был на касания, на эмоции, на такие резкие вздохи, а сейчас он бросается на свою бомбу с целью свободы.

И мы, как спасшиеся от смерти мальчишки, лежим в самых тесных объятиях, слишком боясь упустить новые жизни в своих руках.