Glioma

Но ничего такого не происходит, помимо их последних приготовлений последующие дни, за которые я совсем не к месту. Бродил по квартире, как лишний предмет, который не упаковывают, с собой не берут, не обращают внимания.

Прощание получилось одновременно и чувственным, и нет; родители уезжали на машине, спрашивали банальности, вроде, всё ли помнишь, всё ли на месте, будто не знали, что я фактически правлю всем хозяйством последние годы, а я не мог определить, хочу ли их отпускать.

Я хочу только счастья маме, и если это – его поиск, то тут будет мое беспринципное «за». Папе руку сносно пожал, маму слишком крепко и долго обнял; она уронила три слезы и уверенно села в машину. Её маханья мне в стекло до поворота казались такими тягучими и болезненными, что самого немного проняло на соленую влажность.

Но почему-то… Как только скрылся вой мотора, на душе стало очень светло и спокойно – стоит ли себя в том стыдить? Я не был рад избавиться от маминой паранойи – я воодушевлен папиным долгожданным участием в её искоренении. Может, оно к лучшему. Эту мысль фиксирую как «основное».

Это, оказывается, не конец.

Чондэ не исчезает.

Он уходит красиво.

Помахав нам ручкой с борта белобокого парохода в забавной морской форме и с самой солнечной улыбкой на нашей общей памяти. Это действительно кажется смешным, и мы правда смеялись, когда он пришел к нам с заявлением, что уходит в море.

– Топиться? – вздергивает Бэкхен бровь и качает головой, поднося стакан к губам, – это не лучший вариант.

– Нет, я серьезно, – заверил парень, и энтузиазм его лица нас во многом уже начинал убеждать, – морской флот меня забрал с головой, и это первое плавание в процессе обучения. Так сказать, практика в действии. Ненадолго, всего лишь месяц.

– Но для тебя это будет нирвана, растянутая на вечность, – точно подмечает старший, а я подписываюсь под каждым его словом кивком, – как отреагировал отец? Ты должен был приковылять к нам в сорванных цепях, которыми он тебя опутал, узнав обо всём.

Чондэ повертел головой, покусал губы; это явно самая менее красочная часть его истории, но всё равно.

– Я его убедил, – сказал он уклончиво и сдержанно, но я забеспокоился за целостность потолка, потому что казалось, что он сейчас его пробьет своей неусидчивостью, – это был долгий разговор, но в итоге…

– Боооже правый, – ахнул Бэкхен, наклонившись к Чондэ низко-низко и пристально вглядываясь в его глаза, – да ты наконец-то проявил характер, я поражен.

Когда тост за «нового Ким Чондэ в бескозырке» был произнесен, а его виновник и почти человек с новым будущим и удачной судьбой повернулся ко мне с вопросом: «Вы же придете меня проводить?» мне так захотелось сжать его теплую ладонь и уткнуться в неё носом; как же они меня все разбирают на части.

Или я их сам раздаю.

Мурашки подсказывают о том, что Бэкхен сейчас меня как никто понимает и мы в одной лодке; друзей раздаем на удачи и поочередно её всем желаем.

– У него всё будет хорошо, знаешь ведь, – сказал Бэкхен, когда мы смотрели это красивое отплытие под тенью дерева. Адресовано было мне, но ответил вовсю машущий слегка впереди Минсок, повернувшись через плечо:

– Конечно хорошо! У нас у всех всё будет хорошо! – его настрой столь изменился с тех пор, как началась учеба, как каждый раз с огнём в печи он загорался и в этих необычных глазах.

После его слов нам с Бэкхеном следовало бы взглянуть на друг друга, но я бы этого не выдержал; поэтому просто смотрел вдаль, ощущая небывалый холод в области «за себя». За себя было обидно.

Сэхун улетел, оттяпав у каждого из нас какую-то побрекушку, вроде чайной ложечки, ручки, брелка с ключей.

Мы с ним поспорили, что вернется он с другим цветом волос и уже без ювелирного ларька в ушах, а младший пообещал следующим летом познакомить нас с самыми крутыми напитками, которым научится.

Бэкхен пожелал не спиться и не женится на американке – они страшные – а Минсок посоветовал сделать побольше фоток с самыми разными людьми.

«Мы будем ждать» – это одно точное и самое достоверное, что звучит в тот день между нами.

Кто знал, что сезон увядания и мороза принесет всем внезапный расцвет?

И что мне, спустя неделю осознания бессмыслия и потери прежнего состояния остается, кроме как не прийти к нему? Не обнаружить одного в комнате, в таких же условиях, когда мы оба понимаем, что мы – остатки, и никаких других факторов и средств, кроме наших друг напротив друга лиц, у нас нет?

Сэхун вчера прислал первое селфи, где он закутан в американский флаг, на заднем плане какие-то негры, в руке у него крупный бургер из Макдака.

Чондэ на днях позвонил нам из своего первого порта, на фоне слышался гул чаек и береговой шум, а он беспорядочно болтал о каких-то неизвестных нам рыбах.

Минсок на выходных притащил лимонную меренгу (привет снова, фильм «Тост») и это было лучшее, что мы когда-либо пробовали.

А Бэкхен…

А я…

Смотрим друг на друга, как в зеркала.

Может, в этом и есть ответ?

– Все они как-то находят или ищут своё счастье, а в чем твое? – спрашиваю я его, зная, что Бэкхен слишком привыкший к своему постоянному самоотвержению и непринятию иного.