Глиссандо

Она подводит девочку к стойке регистрации, о чем-то говорит с девушкой, скорее всего мамой девочки, потом к ним подходит мужик в черном костюме. Начальник охраны — догадываюсь без особого труда, и также догадываюсь, что скорее всего он просит ее дождаться полицию. Даже не просит, настаивает, и ничего странного в этом тоже нет — в Питере уже полгода похищают детей.

Амелии удается от него отделаться под предлогом «посетить дамскую комнату», ведь направляется именно туда. Слежу дальше. Внимательно слежу. Не пропуская ни секунды. Через минуты три по прикидкам, в арке появляется девушка с ярко-розовыми волосами, в кепке и объемной, черной джинсовке. Она идет рядом с «подружками», громко возмущается о парнях, но как только проходит мимо охранника, тут же от них отделяется. Я усмехаюсь — она.

Конечно же она. Я бы узнал ее из тысячи, пусть бы она хоть кем притворилась.

— Пошли.

Командую остро, встаю и, не дожидаясь Арая, направляюсь в сторону эскалатора. Признаюсь честно, волнуюсь. Мандражирую. Немного теряюсь. Пять лет прошло, и я слишком долго ждал этого момента, чтобы ничего не чувствовать.

Амелия

— Где ты?

— Третий уровень.

Звук удара, но я сразу же сбрасываю. Не могу не обернуться и не посмотреть вниз на девочку, которая обнимает свою маму за ноги, так как та рыдает белугой. Вот честно? Очень хотелось бы подойти и треснуть ее, хотя я и понимаю — никто от этого не застрахован. С детьми нужно смело и сразу отращивать сто пар глаз на каждом миллиметре своего тела, и того мало будет. По опыту говорю, потому что я за своим ребенком слежу, как коршун, а он все равно умудрился проглотить шарик! От воспоминаний меня встряхивает, и я веду плечами. Мама говорит, что я слишком переживаю, слишком волнуюсь по каждому поводу, и она, наверно, права. Все дело в том, что мне постоянно кажется, что я недостаточно хорошо справляюсь. Может это и нормально? Жить с вечным чувством «я отстойная мать», ведь ответственность слишком давит. Она слишком большая.

Ладно, буду корить себя дальше, но чуть позже. Сейчас я на работе. Иду быстро, чеканю шаг в этих жутко неудобных ботинках, которые, клянусь, выброшу, как только доберусь до машины. Выхожу на парковку. На улице тепло — май, и по пути к неприметной, серой газели, я снимаю кожаную куртку, а вместе с ней и парик, который тут же выбрасываю. Сто раз повторяла себе — прячь «свою работу» под замок, твою мать. Ну не дура? Нет, сто пар глаз — маловато.

Открываю боковую дверь и кривлюсь от скрипа плохо промазанных колесиков.

— Мог бы уже и исправить, — бурчу под нос на что в ответ слышу приглушенный смешок Эрика.

Это мой друг. Вообще, если уж на чистоту — это мой лучший друг, правда когда-то был другом Маркуса. Они учились вместе, и, как Маркус, Эрик чувствовал себя мягко говоря «не в своей тарелке». Еще бы! Хорошо представляете себе жизнь сына нигерийского солдата под Самарой? И правильно. Лучше не стоит это представлять. Люди могут быть жестокими, особенно в замкнутом пространстве.

Но он не унывал. Никогда. До сих пор не унывает, не смотря на то, что женат на просто ужасной, капризной и несносной девчонке — одной из моих лучших подруг, Оливии. Она вообще тоже была сначала и не моей подругой, девчонка увязалась за Богданом. Тоже учились вместе, потом ее родителей убили. Он был тем, кто ее тогда и спас. Помог.

— Простите, мадам, я был слишком занят.

Еще один разряд тока приходится в шею скрученного по рукам и ногам ублюдка, на которого я смотрю с призрением. Он не орет — кляп, но мы на всякий случай стоим в отдалении. Третий уровень парковки — считай пустыня, тут только «перекати поля» не хватает. Основной поток людей всегда паркуется на первых и последних уровнях, на вторых, если нет мест, а на третьих в последнюю очередь. Нам это хорошо известно.

— Сказал?

— Молчит.

— Бей еще.

Говорю тихо, бесцветно и отгибаюсь на спинку мягкого кресла. Вокруг нас мигают лампочки всей той техники, которая «просто необходима» Эрику. На самом деле он просто барахольщик чертов, видели бы вы его квартиру. Они с Оливией частенько устраивают ссоры по поводу того, что он тащит в дом всякий хлам. Вообще, они по многим поводам ссорятся, чтобы потом страстно помириться, но этот пункт частенько повторяется, а значит все таки является проблемой. Это даже забавно, и я слегка улыбаюсь.

— Когда ты научишься держать рабочее место в порядке?

— Не начинай.

Стрекочущий удар тока и жалобный стон боли, но я не испытываю сожалений. Сейчас, ага. Этот мудак полгода воровал детей из торгового центра, чтобы отвести своего извращуге-боссу. Нам это известно, но также нам известно, что это не полная картина всей схемы. Мне нужна полная. Чего-то не хватает.

— Видела их?

— Я не отвлекалась на этот бред.

Ах да, насчет бреда, от которого даже сейчас я закатываю глаза, потому что чувствую дикий дискомфорт, как будто я актриса на сцене, твою мать. А это, черт возьми, далеко не так, но наш босс — Степан Степанович, — слишком загорелся яркими перспективами на горизонте.