Читаем Глобалия полностью

Самое примечательное в этом человеке было то, что его нельзя было отнести ни к одной из каст, населявших антизоны. При этом в его облике угадывалось что-то от каждой из них. С мафиози его роднил пристальный, цепкий взгляд, благодаря которому Байкал с Фрезером всякий раз узнавали его при встрече. Однако незнакомец не отличался ни претензиями на элегантность, ни подчеркнутой суровостью, свойственной мафии. Глаза и губы его улыбались, он казался словоохотливым, хотя до сих пор ему не представлялось особой возможности разговориться. Одет он был в лохмотья, как все вилланы, но в его манере держаться не было ни обычного для простых бедолаг смирения, ни покорности.

— Я давно уже иду за вами следом, — сказал он низким гортанным голосом.

— А мы давно уже тебя заметили и пытаемся отвязаться, — парировал Фрезер.

Подчеркивая, что разговор на этом окончен, Фрезер взял свою трубку, которая лежала возле костра, и засунул ее в рот. Но незнакомец, казалось, даже его не слышал. Он смотрел только на Байкала.

— Я испугался за вас, когда вы отправились к Тертуллиану. Это все равно что самому заявиться в волчье логово.

— Кто вы? — спросил Байкал. При всей настороженности, которую вызывал у него этот человек, юноша испытывал к нему какое-то безотчетное расположение.

— Моя имя — Говард. Сомневаюсь, что вам это о чем-нибудь говорит.

Фрезер сплюнул в костер и презрительно процедил сквозь зубы:

— Больше всего ты смахиваешь на мафиози-неудачника.

Но Говард все так же любезно улыбался, не обращая на слова Фрезера ни малейшего внимания.

— Я вас сразу узнал, — признался он чуть ли не шепотом. — Еще тогда, в день распределения гуманитарной помощи.

— Узнали? Кого?

— Вас!

— Вы что, где-то видели меня раньше?

— Когда-нибудь вы непременно побываете у нас в деревне, — сказал мужчина, наклонившись вперед, словно собирался открыть какую-то тайну. — Многие из нас неплохо разбираются в электронике, так что мы смастерили себе экран... Конечно, он не идет ни в какое сравнение с тем, что есть у вас в Глобалии. Наша антенна принимает всего один канал. По вечерам все, включая детишек, собираются у экрана и смотрят новости.

Говарда было приятно слушать: говорил он непринужденно, легко, на свободном, богатом англобальном языке. Уже давно Байкал нигде не встречал подобного красноречия. Даже в самой Глобалии язык заметно обеднел. А в антизонах говорили на архаичном диалекте с примесью множества других языков.

— Там мы вас и увидели однажды вечером. Ваше лицо во весь экран! Да, конечно, это были именно вы. Как только я вас увидел тогда у костра, у меня не осталось ни малейшего сомнения. С тех пор я стараюсь не выпускать вас из виду.

И он рассмеялся. Если бы Байкал не почувствовал на себе осуждающий взгляд Фрезера, то наверняка улыбнулся бы в ответ. И все-таки, при нем уже во второй раз упоминали о какой-то кампании, развернутой на экранах, где ему отводилась главная роль. На этот раз Байкал не удержался, чтобы не порасспросить обо всем поподробнее.

— Я слышал, что обо мне много говорят в последнее время, — сказал он, стараясь держаться как можно увереннее, — но не знаю точно, в связи с чем.

— Великолепно! — воскликнул Говард, хлопнув себя по бедрам. — Вот это настоящий политик...

И он взглянул на Фрезера, как бы призывая его в свидетели, но тот лишь с презрительным видом выпустил облачко дыма.

— Конечно, вы ничего не слышали ни о заминированной машине... — продолжал Говард с заговорщицким видом, — ни о террористической сети, ни о новых бомбардировках... Не беспокойтесь, я тоже ничего об этом не знаю. Все останется между нами!

И он снова рассмеялся, да так заразительно, что, казалось, даже Фрезер вот-вот готов был последовать его примеру. Сопротивляясь этому искушению, он с такой силой закусил свою трубку, что у него от напряжения раздулись виски.

Байкал подумал, что так ничего и не узнает, если сам хоть немного не подыграет своему собеседнику.

— Само собой, — кивнул он, — конечно, я знаю, о чем идет речь. Но я уже так давно нахожусь за пределами Глобалии, что хотел бы знать, что они там обо мне говорят.

Говард, казалось, только этого и ждал. Он подробно пересказал все, что видел и слышал о террористической сети, созданной Байкалом.

А тот, поняв, в какую чудовищную игру оказался втянут, уже больше не смеялся. Лицо его посерело, черты исказились. Заметив это, Говард остановился.

— Я понимаю, вы не ожидали, что здесь о вас столько всего известно. В любом случае, это была прекрасная мысль — бежать, переодевшись жалким вилланом.

— Сам ты жалкий виллан! — заорал Фрезер, который только и ждал удобного случая, чтобы вмешаться. — Ты сам-то из какого племени, что кривляешься, как обезьяна?

Эти последние слова Фрезер пропищал, в подражание Говарду втянув щеки и вытянув губы дудочкой.

Тот был явно озадачен. Поднявшись во весь рост, он проговорил еще более низким голосом, чем обычно:

— Как, вы до сих пор не догадались, кто я такой?

Сперва он взглянул на Байкала.

— Понимаю, — произнес Говард уважительно, — вы еще не до конца освоились в наших местах.

А потом повернулся к Фрезеру, испепеляя его взглядом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее