Глобалия

— Но ты-то! Ни за что не поверю, что ты не в состоянии распознать бунтаря.

Фрезер едва не выронил трубку от удивления.

— Бунтарь! — повторил он. — Ты что, из бунтарей?

— Из самых настоящих, — отозвался Говард, ударив себя кулаком в грудь. Раздался глухой утробный звук. — А теперь, когда ты наконец понял, может, попытаешься объяснить ему, кто мы такие?

— Ну, короче, — начал было Фрезер, — бунтари... Как бы тебе сказать... Это такое племя...

— Подозреваю, — прервал его Говард, — что ты никогда еще не встречал никого из наших.

— Что правда, то правда, — удрученно признался Фрезер.

— Это твое единственное оправдание. Все дело в том, что бунтари — это вовсе не племя. Мы отказываемся считать себя племенем. Понимаете?

Теперь он обращался к одному лишь Байкалу, которого упорно продолжал называть на «вы».

— Бунтари появились в те давние времена, когда между Глобалией и антизонами еще не было границы. Разразилась кровопролитная война, а потом два мира окончательно разделились. Бунтари — это те, кто отказался признавать это разделение, решил покинуть Глобалию и уйти сюда.

Байкал вдруг увидел в этом человеке нечто такое, чего не замечал раньше. В нем действительно было что-то от обоих миров, и в этом смешении заключалась какая-то непонятная сила, будоражащая воображение.

— А почему вы не признаете себя племенем?

— Племенем? Никогда! — громогласно сказал Говард, воздев вверх указательный палец. — Бунтаря родители с детства готовят к тому, что он должен будет покинуть их, не останется жить с себе подобными, а станет в одиночку распространять по миру то, что для нас важнее всего.

— И что же это такое? — с долей насмешки поинтересовался Фрезер.

— Протест, — прорычал бунтарь, — непокорство, революция, гнев, возмущение.

Слова его грохотали, словно бочки, катящиеся по погрузочной платформе.

— Протест против чего? — спросил Байкал.

— Против порядка вещей, против несправедливости, против того, что умирают дети.

Он вопросительно посмотрел на Фрезера и спросил, указывая на Байкала:

— С тех пор как он оказался здесь, видел он уже эпидемии, голод?

— Да нет пока что, — ответил Фрезер и приуныл.

— Значит, мало вы еще ходили по нашим дорогам! Вы не видели дохлых рыб в реках, поля, залитые мазутом, тощий урожай, волов, которые тащат плуг, детские гробы?

— Да! Гробы я видел, — неожиданно вмешался Байкал, которого это воспоминание вывело из оцепенения.

— Что ж, тем лучше! Вот откуда берется гнев. Все просто. Кто-то готов смириться с такими вещами, а кто-то нет. Бунтари мириться не хотят.

Вслед за этими словами на поляне воцарилось долгое молчание, которое постепенно наполнилось звуками и разноцветными бликами. Вокруг плясали лучи утреннего солнца, ветер шумел в верхушках деревьев. Осмелев в этой более привычной обстановке, Фрезер решил перевести разговор в практическое русло.

— Ну и как же вы боретесь против таких вещей? Что вы делаете?

Говард вырвал травинку и засунул в рот кончик длинного стебля.

— Мы свидетельствуем, и все. Мы открыто говорим обо всем этом.

— Ну, это мы уже видели, — съехидничал Фрезер.

Бунтарь бросил на него испепеляющий взгляд, а потом решил не обращать внимания и заговорил, глядя на одного Байкала.

— Каждый из нас, достигнув двадцатилетнего возраста, уходит из родного дома, перебирается в другое место, женится, заводит детей и передает им свой бунтарский дух. Он собирает вокруг себя тех, кто готов разделить с ним его идеалы. Мы тоже, как и вы, создали огромную сеть. Но наши возможности ограничены.

Он вытащил травинку изо рта, и торжественно провозгласил:

— Вот почему, как только я узнал вас, я сказал себе, что это и есть последняя дверь, которая может открыться в большом коридоре.

— В каком коридоре?

— Так говорится в пророчестве, которое мы передаем из поколения в поколение. С тех пор как бунтари покинули Глобалию, они оказались заперты в большом коридоре. Каждый человек, которому они передают свои убеждения, — это новая дверь, открывающаяся в коридоре. За этими дверями открываются новые двери, и так до последней, ради которой все и делается. Вы — тот, кого мы ждем. Бунтари дадут вам то, что вы ищете. Вы и есть наша последняя дверь.

Последовало долгое молчание, а потом Фрезер вскочил как ужаленный:

— Тьфу на тебя! Чертов проповедник! Я раньше никого из ваших видать не видал, только сразу видно, что ты одной породы со всякими там психованными монахами, имамами, Ринпоче и прочими трепачами. Вы готовы сулить райские кущи, только бы завладеть чужими денежками.

При этих словах он вдруг вспомнил о деньгах, которые дал ему Тертуллиан, и принялся с тревогой ощупывать подкладку своих карманов, пока не услышал звон припрятанных монет.

— Никогда я не зарился ни на чьи деньги, — с достоинством возразил Говард, — и твои двенадцать монет меня не интересуют.

— Откуда он знает, что их двенадцать? — возопил Фрезер, призывая Байкала в свидетели.

— Всем известно, сколько приносит в год один источник озона.

Пока Фрезер что-то бурчал себе под нос, пытаясь через ткань пересчитать монеты, Говард снова обратился к Байкалу.