Читаем Глобалия полностью

— Я никому не сулю райские кущи, — добавил он, — я сражаюсь за справедливость, а справедливость может быть восстановлена только в жестоком бою. Вот видишь, виллан, я обещаю скорее ад, чем рай.

— Остер ты на язык, как я посмотрю, — пробормотал сбитый с толку Фрезер, —болтать ты мастак, только есть у меня подозрение, что больше ты ни на что и не годишься... В общем, Байкал, хочешь идти с ним — валяй, только это уж без меня.

— Ладно тебе, Фрезер, не кипятись. Пока еще и речи не было о том, чтобы куда-то идти. Давай сначала послушаем, что нам предложит Говард.

Чтобы показать, что его все это нисколько не интересует, Фрезер, ворча, отправился собирать сухой хворост. Потом он разжег огонь и принялся варить кофе.

— Лучше всего будет, — начал Говард, — если вы отправитесь со мной в ближайшую бунтарскую деревню.

— Здесь что, есть поблизости такая деревня?

— Мы туда доберемся меньше чем за три дня пути.

Фрезер сосредоточенно помешивал свое варево, делая вид, будто ничего не слышит. Байкал и Говард молча наблюдали за ним, и под мерное постукивание ложечки мысли их устремились вдаль. Байкал, сам толком не понимая почему, проникся к Говарду доверием. В последнее время в нем подспудно зрели возмущение и ненависть, и бунтарь помог придать им достойную форму, которую Байкал и сам безотчетно пытался найти. Юноша подумал о деньгах, которыми снабдил его Рон Альтман, о продуманном до мелочей содержимом рюкзака и решил, что будет вполне справедливо обратить эти средства против Глобалии, не только для того, чтобы отправить безобидное сообщение, но и для того, чтобы объявить настоящую войну. Однако, поступив так, он исполнил бы как раз то, к чему его вынуждал Альтман. Все это казалось пугающе странным, почти непостижимым. Прежде чем что-либо предпринять, надо было как следует обо всем поразмыслить.

Байкал немного успокаивался только тогда, когда думал о Кейт. Все последние дни он, хотя до конца не признался в этом даже самому себе, постепенно начал проникаться мыслью, что никогда больше ее не увидит. А благодаря Говарду у него снова появилась надежда. Совсем крошечная, ничтожная, она сводилась к безумному предположению, что он выйдет победителем из неравной битвы, в которую его пытался вовлечь бунтарь.

И все-таки Кейт уже не казалась ему утраченной навсегда, а только очень далекой, далекой, как сама Глобалия.

— Сколько времени потребуется, — спросил Байкал, продолжив эту мысль вслух, — чтобы добраться до границ Глобалии?

— Пешком, отсюда? — отозвался Говард, — день, не больше.

Байкал дважды заставил его повторить эти слова.

— Всего-навсего! — воскликнул потрясенный юноша, — Я думал, до нее несколько тысяч километров.

— Может быть, до вашего дома и несколько тысяч, ведь вы из Сиэтла, если верить тому, что о вас говорят по телевизору. Но недалеко отсюда тоже есть глобалийские безопасные зоны. Вы были в двух шагах от них, когда ходили к Тертуллиану. Он живет на месте одного из кварталов города, который раньше назывался Парамарибо. В наши дни большая часть его отошла к антизонам, но Глобалия сохранила за собой центр города и порт. Над ними возвели стеклянный купол.

— А можно туда подойти и посмотреть хотя бы издалека?

Фрезер охнул и, вне себя возмущения, уронил кофеварку в костер.

— Нет ничего проще, — ответил Говард, — я вас отведу.

Глава 9

ПРЕЖДЕ ВСЕГО в глаза бросалась гигантская граница, протянувшаяся через полнеба. Круглые, напоминавшие бизонов облака, которые плыли над пыльной равниной, натыкались на незримое препятствие и, покачиваясь, сворачивали в сторону. А дальше сиял огромный голубой диск с четкими очертаниями, чистый и ровный, словно фарфоровое блюдце.

Всю дорогу путники не сводили глаз с этой границы в небе. Когда они оказались уже совсем близко от цели, Говард свернул на восток и повел Байкала с Фрезером вверх по холму, поросшему хвойными деревьями. Повсюду громоздились уродливые валуны, похожие на гигантские грибы-дождевики. Добравшись до вершины, Говард знаком попросил не шуметь, а потом взобрался на один из этих камней. Сверху валун был совершенно плоский, как столешница. Фрезер и Байкал пристроились рядом со своим провожатым. Теперь все трое лежали на животе почти под самой пограничной линией в небе. Далеко внизу весь горизонт закрывала гигантская стеклянная капсула. Чуть ближе виднелись темные силуэты, напоминавшие кающихся грешников в черных одеяниях. Расположены они были в нескольких сотнях метров друг от друга.

— У меня есть бинокль, — гордо заявил Говард.

И вытащил из кармана допотопный оптический инструмент из меди и стекла, какие теперь в Глобалии можно было увидеть разве что в музее. Фрезер не упустил случая посмеяться над бунтарем, и попросил Байкала достать спутниковые очки. Тот включил их в режиме «увеличение» и снисходительно протянул Говарду.

— Невероятно! — воскликнул бунтарь, настраивая изображение, — видно каждую мелочь!

Он снял очки и протянул их Байкалу.

— Сфокусируйте их на одном из черных силуэтов вон там, на переднем плане. Готово?

— Да. Вижу какие-то трубы, нечто вроде наклонной платформы и много проводов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее