Глобальная культура коммуникаций

Среди форм массовых коммуникаций самая «языковая» форма – гуманитарное образование. Поэтому нельзя «оторвать» русский язык от великой русской литературы, созданной на этом языке. Сделать это – значит помешать формированию культурных кодов, сделать сознание и чувства молодого поколения особо податливыми для экспансии чужих смыслов и образов, значит отучить выражать свои мысли на литературном языке.

Русская литература характеризуется соединением двух стилей – реализма как правдивого, неприкрашенного отображения жизни и романтизма, но не пассивного, примиряющего человека с действительностью, а активного, укрепляющего волю человека в жизненной борьбе [424] . Именно слияние романтизма и реализма делает русскую литературу сильной во влиянии на человека. Активный романтизм – главный источник сопротивленческого духа русской литературы. А сопротивленческий дух русской литературы заключен в ее кодах свободы, справедливости, реформаторства и революционности.

Большевистские руководители очень хорошо понимали силу литературного слова. После победы Октябрьской революции в России, решая задачи пропаганды, они все чаще обращались к произведениям Пушкина, Гоголя, Тургенева и Достоевского с их верой в Россию, в народ, во власть, с их предупреждением об опасности «бесовщины» и нигилизма. Гражданскую позицию этих гениев литературы можно определить словами П. А. Вяземского – «либеральные консерваторы». Большевистская власть пыталась примерить опыт «либеральных консерваторов» к «консерваторам советским» и выстроить пропаганду в соответствии с этим пониманием.

Пушкина любили все, в СССР широко издавали его сочинения. Тургенева чтили за «Отцов и детей». Достоевского замалчивали из-за «Бесов», но тем не менее отмечали, что неприглядность таких героев-революционеров в романе взывает к борьбе с ними. В самом начале 1935 г. издательство «Academia» (где директором был опальный Л. Б. Каменев) выпустило очередное издание романа «Бесы». А уже через несколько дней в «Правде» партийный критик Д. Заславский выступил со статьей «Литературная гниль», основной пафос которой – зачем переизданы «Бесы»? В статье досталось и автору романа, написавшему «грязнейший пасквиль, направленный против революции», и издательству за публикацию произведения. Вмешался М. Горький, который сказал, что он против превращения легальной литературы в нелегальную, которая будет соблазнять молодежь своей запретностью. Одним словом, «Бесы» из авангарда литературного перекочевали в политический.

А разве для Сталина Зиновьев, Каменев и Бухарин не бесы? Правда, и он для них был бесом, но у него была власть. Вождь внимательно читал сочинения и дневники Достоевского, и он оценил силу писателя, припечатавшего словом «бесы», по его разумению, «оборотней революции». Вот такой писатель был нужен Сталину, такой, который вывернул бы нутро нынешних бесов. А то ведь как «литераторы» из НКВД и отдела пропаганды ЦК партии обозначили внутренних врагов – «английские, немецкие, японские шпионы». А где яркое писательское слово? Такое, которое сказал Пушкин после подавления бунта в Польше (и Николай I это оценил!):

Сбылось – ив день Бородина

Вновь наши вторглись знамена

В проломы падшей вновь Варшавы ;

И Польша, как бегущий полк;

Во прах бросает стяг кровавый —

И бунт раздавленный умолк.

(«Бородинская годовщина»)

Могут ли нынешние поэты так сказать о победах? Вероятно, Сталин задавал себе этот вопрос и, наверное, признавал, что у Пушкина надо учиться современным мастерам мобилизующего жанра.

ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ХАРАКТЕРА ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ, ЗАТРУДНЯЮЩИХ КОММУНИКАЦИЮ

Сила влияния массовых коммуникаций по большей части определяется талантами, мировоззрением и психологическими особенностями интеллигенции. Люди интеллектуального труда вырабатывают смыслы, «ключевые послания», создают образы, которые несут отпечаток их взглядов и психологии. Они наполняют содержанием все формы массовой коммуникации. Они же являются и основным носителем литературного языка. Особая сфера коммуникаций – гуманитарное сопротивление и экспансия.

Специфика массовых коммуникаций в Советском Союзе, особенно в 20–40-е годы XX в., была в том, что власть сделала ставку в производстве образов на талантливых деятелей литературы и искусства. Политическая власть и организаторы пропаганды только обозначали политические смыслы дня. Произведения литературы и искусства становились частью системы пропаганды, когда их авторы понимали требования времени и власти, знали обстоятельства жизни народа, его чувства и, главное, когда верили в то, что делали. Стимулом для творчества было не самовыражение, а овладение искусством влияния на людей, «управления» читателем или зрителем.