Глобальная жатва

Помню, в далеком детстве долгое время мучил меня один вопрос. Время было советское, жили мы за железным занавесом и в перерыве между пионерскими слетами и демонстрациями каждый думающий человек невольно задавался всякими крамольными мыслями. Вот и я задался. Думал я примерно так: "А что, если никакой заграницы нет вообще? И никаких стран, кроме Советского Союза тоже нет. И вообще, нет Москвы, Кремля – словом нет ничего из того, что мне пытаются навязать. А есть только то, что я могу увидеть своими глазами, пощупать своими руками, услышать своими же ушами. Если подумать, откуда мы знаем о существовании остального мира? Где гарантия, что он действительно существует? А если и существует, то именно в таком виде, как нам пытаются это представить". Так в ранние годы в душу мою начали закрадываться сомнения и смутные предчувствия того, что не все так просто в этом мире. Верить, оно, конечно, хорошо, но не плохо бы иногда и самому убедиться в реальности того, о чем нам говорят. Тем более, так настойчиво. И тогда мое детское воображение начинало мне рисовать жуткие картины страшного заговора. Против меня, против всех людей – против настоящей действительности, которую кто-то не дает нам увидеть. Картина вырисовывалась пугающая, но вполне логичная. Вот, в зловещей полутьме сидят, склонившись над столом мрачные люди. Сигаретный дым, полутени, почему-то – лампа как у Ленина, старой формы с мутным зеленым абажуром. Тени на стене от медленно крутящегося вентилятора в моей картине еще не было. Тогда это было не модно. Итак, они склонились над картой Родины и думают, что бы еще такого показать народу, чтобы еще больше ввести его в заблуждение. О чем еще написать в газете, чтобы люди не начали волноваться раньше времени. А спокойно продолжали работать и учиться. И вот тут мое живое воображение в нерешительности останавливалось. А зачем все это? С какой целью? Мне недоставало последнего, но самого главного штриха в этой картине. У меня не было мотива. Хотя было ясно: само преступление – налицо! Этот поразительный вывод я долго носил в себе. Я пытался оспорить его с самим собой. Я уже тогда любил такие споры, потому что всегда в них побеждал. О моих ужасных подозрениях я мог рассказать только самому близкому другу, моему школьному товарищу. Хотя не было полной уверенности, что он тоже ни работает "на них". Кто эти "они" я пока еще не мог предположить. Образ таинственных заговорщиков, лишенный мотива, постепенно выветрился из моего сознания вместе с дымом, который их окутывал. В результате долгих раздумий какого-нибудь более-менее приличного мотива я так и не нашел. Все мотивы были какие-то слабоватенькие. Их нельзя было предъявить не только миру, но и мрачным заговорщикам. А выставлять себя на посмешище я не хотел. Тогда – было еще рано.

Чуть позже я с удивлением узнал – оказывается, такие мысли приходили не только мне и не только в детстве. Постепенно выяснилось, что об этом задумывались серьезные с виду люди, в мантиях, с точками на лбу и с бородами. Железный занавес рухнул и чуть не прибил. Еда исчезла, зато появились интересные книги. Жизнь менялась на глазах, но книги захватывали больше. После того как этот заговор был, наконец-то, раскрыт, не мной, я тогда спокойно учился и взрослел, а нашими отцами и дедами (нет, наверное, только отцами) – эти древние мыслители становились с каждым годом все более доступными. Чего, к сожалению, нельзя было сказать об их мыслях и рассуждениях. А мысли эти завели их намного дальше меня. Просто в те времена еще не было телевизоров и других устройств, созданных для заведения любой мысли в себя с последующим ее жестоким убийством. Итак, древние философы считали, что не только все, что мы видим по телевизору и слышим по радио – полная, так сказать, иллюзия, но и вообще – все, что мы воспринимаем нашими органами чувств. Все образы и мысли по поводу окружающей нас реальности существуют только в нашей голове. На самом деле нет ничего. В таких рассуждениях эти экзотического вида старцы порой заходили слишком далеко. Ни с того ни с сего вдруг выяснялось, что нет не только ничего, но и самого "ничего" тоже нет. А то, что не было этих старцев, так это вообще, само собой разумелось. Хотя их изображения каким-то чудом сохранились. Вероятно, их успели все-таки как-то нарисовать (схватить ускользающие черты) или сфотографировать еще до того момента, как их не стало. Мысли мои крутились по кругу, не находя выхода. Из всего "ничего" лично у меня пока не было только ясности.