Глобальные трансформации современности

В традиции, идущей от К. Маркса, Запад и Восток противопоставляются в социально–экономической и политической плоскостях и их принципиальное различие усматривается, прежде всего, в господствующей форме собственности. Если системообразующей основой западного общества является частная собственность, определяющая социальный статус и политические права ее субъекта, то фундаментом общества восточного выступает государственная (государственно–общинная) форма собственности, точнее, как показал Л. С. Васильев, недифференцированная «власть–собственность», обеспечивающая право властьимущих распоряжаться общественным достоянием при выполнении ими ведущих организационно–хозяйственных функций.

При таком подходе с «Западом» однозначно следует идентифицировать Античную и Западнохристианско–Новоевропейскую цивилизации (с североамериканским и австралийским ответвлениями последней). С ним также, хотя и несколько условно, могут быть соотнесены Византия с восточнохристианскими народами и Латинская Америка с некоторыми современными африканскими государствами (прежде всего — ЮАР). «Востоком» же будут Мусульманско–Афразийская, Индийско–Южноазиатская и Китайско–Дальневосточная макроцивилизационные системы.

Однако при другом, религиозно–этически–хозяйственном подходе, разработанном М. Вебером, конфигурации «Запада» и «Востока» оказываются другими. В данном случае основное разграничение проходит между народами иудео–христианско–мусульманской традиции и кругом индийских и китайских воззрений, представленных, прежде всего, индуизмом, буддизмом, конфуцианством и даосизмом. Сами традиционные вероучения весьма отличны между собой и по–разному ориентируют людей в мире. В частности, пользуясь терминологией М. Вебера57, они несут различные типы «хозяйственной этики». Аналогичным образом их адепты придерживаются и разного понимания «политической этики», «этики культурного общения» и пр.

М. Вебер выделял, во–первых, религии индийского происхождения, отвращающие человека от активной самореализации во внешнем мире; во–вторых, религии китайского корня, не возбраняющие такой самореализации, если она не выходит за рамки устоявшихся традиционных норм и не подрывает установившийся баланс между обществом и окружающей средой; и, в-третьих, религии западноазиатско–европейские, сначала иудаизм и зороастризм, а потом христианство и ислам в их различных модификациях, которые со ссылкой на божественный авторитет санкционируют преображающую мир человеческую активность, если она раскрывается в соответствии с признанными этими религиями ценностями.

Нетрудно заметить, что разделение на общества восточного и западного типов в принципе не соответствует веберовскому разграничению традиционных цивилизаций по критерию их религиозно–хозяйственно–этических оснований. Так, к примеру, в достаточно двусмысленном положении оказывается Мусульманский мир, круг восточнохристианских народов и пр. Поэтому сегодня представляются несколько односторинними подходы, согласно которым природа той или иной цивилизации определяется лишь в стадиальном отношении или сугубо в категориальной дихотомии «Восток — Запад», или (к чему в течение жизни все более склонялись и М. Вебер, и А. Дж. Тойнби) преимущественно через религиозно–культурную идентичность. По нашему мнению, учитываться должны и все названные, и многие другие обстоятельства.

Однако здесь следует отметить, что зафиксированные М. Вебером над–цивилизационные, религиозно–этически мотивированные особенности хозяйственной деятельности отдельных групп народов относятся лишь к стадии развития, следующей за «осевым временем». Если приблизительно до рубежа эр деление на общества западного и восточного типов с их внутренней типологией можно осуществлять вполне однозначно на основании социально–экономических критериев, о которых шла речь выше, то в течение двух последних тысячелетий ситуация оказывается менее однозначной. Вследствие сдвигов «осевого времени», в особенности с началом эпохи мировых религий, идейно–ценностный, религиозно–этический момент порою определял характер исторического движения отдельных цивилизационных систем в не меньшей степени, чем их социально–экономическая природа.

Поэтому вопросы духовного наполнения человеческой жизни с указанного времени становятся существеннейшими для понимания исторического процесса.

С учетом того, что одна из индийских религиозно–философских доктрин — буддизм — со временем получила признание во всей Восточной и Юго–Восточной, и, в значительной мере, Центральной Азии, войдя в Китае и Японии в органический симбиоз с традиционными местными учениями (в особенности с даосизмом), а зороастризм после арабского завоевания Ирана утратил свои былые позиции, можно сказать, что ведущие, так называемые высшие религии по своему происхождению и содержанию могут быть разделены на религии индийского и иудейского корней.