Глоток Шираза

– Кто же об этом не думает? У меня был реальный шанс эмигрировать. Замужство. Дом в штате Нью-Йорк. В семьдесят первом все друзья свалили, поголовно, и я думала – уеду, меня здесь ничего не держит.^* С родителями, вернее с матерью, отношения давно прерваны, отец ушел от нас, когда мне было два года, он алкоголик и живет где-то, кажется даже в Москве. Мать – социально больная, агрессивная психопатка. Занимает высокий партийный пост, пишет доносы. Короче, Третий рейх. Сознание деформируется не только у нацистов, заболевает вся нация. А в американца я была влюблена. Мы путешествовали по Финскому заливу, не помню, чтобы я с кем-то ощущала себя так свободно и так беспечно… Потом пошли письма, посылки, с каждым студентом или аспирантом. Они нас обожают. Русская душа… Каково такую женщину вывезти из «империи зла»! Этакий альтруизм-эгоизм.

^* Выходит, я мечтала об отъезде со школьной скамьи? От 1971 отнять 1956, сколько получится? Эх, Танечка, круглая отличница, и такой прокол. Первого в жизни иностранца мы с тобой где и когда видели? В Рязани, в десятом классе, в 1973 году. Одну бы циферку заменить… Ладно, нечего париться, print on demand, и тот не заметил.

– А тебе не кажется, что люди везде одинаковы? – Фред боится пошевелиться, спугнуть движением Лизину руку, лежащую на его груди.

– Не кажется. Когда здоровый сходится с больным (а то, что мы все больны, не подлежит сомнению), здоровый заболевает. А больной – не выздоравливает. Но есть что-то другое…

– И что же это? – Фред привлекает Лизу к себе, но она отстраняется, переплывает на свою половину.

Стив смотрит на экран

Чейз комментирует последние события в Союзе – речь генсека, растянутую на шесть часов. Объективность Чейза действует на нервы. «Что же действительно там происходит?» – думает Стив. Солнце бьет в стекла. Значит, у них ночь.

Он опускает жалюзи, чтобы легче было вообразить ночь. Возвращаясь к креслу, он шлепанцами наступает па кнопку, и экран гаснет. Через четверть часа подъедет Дик, для него все готово: пакет, превышающий договоренный вес, и два письма. Последнее письмо от Лизы он получил в январе через своего студента. Оно и сейчас лежит в нагрудном кармане его домашней куртки. В этот раз она пощадила Стива, написала на машинке.

«Наступательная демагогия сменила оборонительную», – так коротко охарактеризована ситуация, над которой Чейз ломает голову. «Все протрезвели и обозлились. Магазин – помнишь, тот, на углу? – закрыт. Работает один на весь район. Прилавки пусты, зато на стене – высказывания Шекспира и Достоевского о вреде алкоголизма. В аптеке, что напротив, висит лозунг: «Победа коммунизма неизбежна». То есть лекарства не помогут. Тогда какой смысл лечиться, Степушка? Наш с тобой последний Питер – яркий свет на выходе из темной подворотни. Чтобы так остро ощутить эту яркость, надо долго жить во тьме. Степушка, пишу впопыхах. Твой аспирант (кстати, спасибо тебе за него, хотя он, как и все твои выученики, ни хрена не понимал и не понял) стоит над душой и торопит. К тому же – мутит. Все, впрочем, отражено в «Вестниках» твоего любимого Хармса. Замечательно, что ты едешь в Париж. Европа сближает».

Стив пьет водку, разбавленную соком. Разумеется, она не Сольвейг, может, вышла замуж и ждет ребенка, от того и мутит?^*