Читаем Глоток Шираза полностью

* То, что Таня устроила мне роман с писателем, – это еще полбеды. Вся беда в том, что она взяла конкретного писателя, не буду называть его имени, но я читала эту его книгу о провинциальном архивисте. Если автор жив и прочтет Танину книгу, ему сделается не по себе. Ладно, мне не по себе, но меня, кроме меня, никто не вычислит, а писателя могут узнать, он теперь знаменитый. Еще и до жены его слухи дойдут… Не знаю, как быть. Но я обязалась не трогать текст. Надеюсь, мои слова помогут писателю, который, клянусь, не имеет ко мне никакого отношения. Кстати, книгу его я читала еще в рукописи. Кто-то из моих артистов принес в клуб. Кажется, Мотя. Толстенная папка охристого цвета с черными завязками. Меня там удивило то, что персонаж получает автономию от автора и начинает менять его жизнь.

Видимо, я поделилась с Таней своими впечатлениями, и вышел конфуз.

– О чем ты думаешь?

– Я не веду прямых репортажей с места событий.

Жарко. Лиза снимает с себя рубаху, ложится на живот. Он ноет, как зуб.

– Ты не находишь, что твой вид, ну, твое присутствие…

– Во-первых, тебе посчастливилось лицезреть меня и в более захватывающей позе, и не только лицезреть… Со своими проблемами справляйся сам. Если никак, я переберусь на раскладушку.

– У меня нет раскладушки.

Лиза встает.

– Куда ты?!

Пусть Виктор заберет ее отсюда. К телефону подходит жена. Она рада Лизе и не понимает, куда та исчезла, Лиза ссылается на обилие работы. Телефон параллельный, Лиза слышит в трубке дыхание писателя.

– Что новенького, детка?

– Ничего. Прочла потрясающую повесть Гессе про художника Клингзора. Он справлял последнее лето своей жизни. Вожделел к цветам, горам и женщинам. Но что любопытно: этот художник в детстве играл с дворовыми детьми в «десять жизней». Они бегали друг за другом, и тот, кого осалили, терял жизнь. Каждое прикосновение отнимало ровно одну жизнь. Художник ловко уворачивался, его никто не мог догнать, и он уходил домой победителем – уносил все десять нерастраченных жизней домой. И вот, в последний год, он расстается со всеми десятью, каждый проигрыш – щемяще прекрасен, каждый подымает его ввысь. Гессе говорит, что этот период творчества Клингзора оценен искусствоведами как выдающийся. Спокойной ночи!*

* Последнее дело для писателя – пользоваться чужими текстами в цитатах или пересказе. Но тут я Таню не виню. Таков характер главной героини. Или ее прототипа? Как-то все путается… Но точно помню, как я в Рязани зачитывала ей главы из «Игры в бисер».

– А не закатишь ли ты и мне лекцию на сон грядущий? Могу записать на магнитофон.

Лиза молчит. Не ныряет под одеяло, не укрывается с головой. Смотрит в потолок. Что она там видит? Почему не рассказала ему, Фреду, про «десять жизней»? Как понять женщину, не переспав с ней?

Виктор еще не добрался до повести, о которой говорила Лиза

Остановился на той, где убийца скрывается от погони и находит приют у сердобольной женщины. Он лежит с нею в постели и понимает, что между ними невозможна близость. Близость обессиливает, погружает на дно, а дно своей души убийце увидеть страшно. Кажется, именно об этом он размышлял, когда позвонила Лиза. Странная драматургия романа. Их знакомство началось с передачи «Книги перемен»* от кого-то кому-то. Как хорошо при ней работалось… Если можно назвать работой погруженность в иллюзорный мир пересечений, перекрестков, диалогов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза