Фред прижимает Лизу к себе. Где бы она ни слонялась, где бы ее ни носило, она возвращается к нему. Значит, нуждается в его защите. Но как защитить ее от самой себя?
– Может, мы с тобой попали в Тысячелетний рейх любви… Любовь по принуждению, для снятия стресса у трудящихся. Страдают лишь импотенты. Этих списать по профнепригодности. Остальных – разбить по парам. Подполье любви, маскировка. Днем все чинно занимают свои ячейки, приглупляются. Я рано научилась приглупляться…
– А какую роль в любви ты предписываешь народам стран развитой демократии? Говорю тебе: пора валить отсюда!
– И что ты там будешь делать, баб чистить импортных?
– Нет, я буду стричь газоны… Там я готов заниматься чем угодно. Здесь я чужак. Что бы я ни делал – чистил баб или принимал у них роды. Но чтобы жениться на новой стране, надо развестись с этой.
– Ну и разводись скорей!
Светает. Еще одна бессонная ночь позади.
– Как ты будешь работать?
– Квалифицированно.
Лиза зарывается в одеяло, подтягивает к животу колени, собирается в комок. Зародыш, привязанный пуповиной к матке… Сидя в теплом нутре, ты не знаешь, что ждет тебя снаружи, каким окажется лицо твоей матери.
Виктор встает, зажигает конфорку, ставит чайник.
На кухонном столе – яичная скорлупа, на синей клеенке – пятна желтка. Тихо. Все ушли в школу, оставив после себя клубы одеяльного дыма и несчетное количество тренировочных штанов, маек и кофт с вывернутыми рукавами.
Что было в раздавленном сне? Она! Дирижирует радугой, черные глаза поят черничным соком, белая грудь с кнопками-сосками перемигивается с созвездиями… Написать такую женщину – это как сплести паутину, склеивая волокна собственным соком. В лесу меж стволами натянута прозрачная вязь, солнце высвечивает совершенство узора – связывающего, стягивающего… Меж деревьями, людьми и предметами лишь видимая пустота; в лучах солнца, лучах любви она обретает неповторимый узор. Связь столь прочна, сколь и эфемерна. Текст предельно тонкий, он берет начало из центра, расходится по радиусам, прошивается по цилиндрическим кругам… Чтобы вызвать его к жизни, необходимо собраться, сосредоточиться, отправиться в манящее путешествие на берег моря, утаив романтику ночи и радугу над Брамсом до той секунды, когда уже невозможно не выговорить высоких сосен, увитых плющом. Развести всю эту красоту тревогой, реальной опасностью, преследованием, предчувствием катастрофы. Идет непрерывная слежка, преследователи сидят за твоей спиной в концерте, ходят по пятам, поселяются в доме напротив. Влюбленные наслаждаются благоуханием роз, а с них не спускают глаз. Тем временем в квартире главного героя идет обыск. Его жене намекают на обстоятельства, при которых он якобы занимается творчеством (он будет врачом-психиатром, пишущим пособие по психиатрии для диссидентов, там тоже масса всяких штук, но это – после), они отлавливают его с помощью любящей жены, делают это так ловко, что сам собою встает вопрос: какое преступление страшней – измена жене, инакомыслие? Влюбленные доживают последние дни, они чуют неладное, но молчат. Этакая паутина во тьме.
– Как ты думаешь, почему Музиль не дописал третью часть «Человека без свойств»?
– Потому что он умер.
– Нет. Умер он десятилетие спустя. Прочти внимательно предисловие. По-моему, он всю дорогу оттягивал момент физического сближения Ульриха и Агаты, он подвел брата и сестру к вратам Тысячелетнего рейха любви и устранился. Иначе пришлось бы презреть тысячелетнюю мораль, пройти через кровосмесительный барьер и выйти на совершенно иной уровень близости.
– Лиза, ты откуда звонишь?
– Из леса. Паутина – прекрасный проводник звука.*
Слышишь: ку-ку, ку-ку, ку-ку? Да нет, это часы у нас в кухне. Бегу, чайник выкипает.Виктор выключает газ под чайником; действительно вся вода выкипела.