Глоток Шираза

В последний раз я видела Таню на репетиции. В восемьдесят шестом она уехала в Гомель по распределению, весной случился Чернобыль, и она оказалась в зоне радиации. Может, этот роман она писала, тоскуя обо мне? Ей удалось узреть то, что я сама в себе не видела. А что и в ком я видела? Даже то, что Таня была в меня влюблена, я поняла лишь читая рукопись. В перестройку ее отхватили бы с руками и ногами. Но она ее не издала. Испугалась? Чего? Не чего, а кого. Меня. Она ведь и имени моего не изменила. Елизавета Годунова, к доске! И Таня замирала… Годунова! Звучало как заклинание. Она срисовала меня один к одному, а тех, с кем я провожу время, слепила из совершенно не знакомых мне людей. Профессиональный писатель сделал бы ровно наоборот. Откуда мне знать, как поступил бы профессиональный писатель? Я с такими незнакома. Но об этом я уже, кажется, говорила. Все, бутылка пуста.

Нет, не все. Самое главное не сказала. У романа нет названия. Print on demand возложил эту миссию на меня. Я и так крутила, и так вертела. «Особый блеск глаз» – диагноз. «Архивы перестройки» – фу! «Начало конца перестройки» – лажа. «1985 год» с подзаголовком «Календарь событий» – глава из учебника КПСС. «Работа над ошибками»? Тут и моя роль отмечена – навожу марафет на прошлое. Нет, с такими заглавиями, пусть и при секси-обложке, книгу никто не купит. Пусть будет просто – РОМАН. Неходовое название, но может проканать. Это и жанр, и имя, и любовь – все что угодно.

Была у меня подленькая мыслишка – вернуть РОМАН господину Герцу, мол, вовсе я не та Годунова. И спала бы себе рукопись вечным сном. В Берлине? Да где угодно! Хоть на небесах. Вот из-за этих небес я и сдалась. Только не подумайте, что я верю в загробное ликование. Чушь это. Точка.^*

^* Этого я не произносила. Print on demand счел паузу за слово.

Паузы-то бесплатны, а за слова деньги дерут.

Татьяна Герц Роман

Инквизиция – не вечный двигатель

Чье это? Выцепить имя из больших желтых страниц, поддеть ногтем… Журнал «Польша» … Ежи Лец! Одержав победу над беспамятством, профессор расправляет грудь, роняет взгляд на отвисшую от орденского ряда планку: найти иголку, пришить планку. И метки к белью. В прачечной ему был выдан белый матерчатый кругляш с номерками; где он? Обычно вся мелочевка собирается в миске на кухонном столе: чтобы не рыться, профессор вываливает содержимое на клеенку – пипетки, спичечные коробки, запонки, цилиндрики с валидолом, старый грейпфрут с окостеневшей кожурой, сморщенные яблоки в коричневых пятнах, засохший кусок сыра…

Он купил шампанское, чтобы она приехала. Он купил торт, чтобы она приехала. Упакованный намертво торт обледенел. Острием ножа профессору удается подцепить днище и извлечь коробку из морозильника. Пусть оттаивает на столе. А если она не придет?

Не забыть про «Легкое дыхание», – но узел не вяжется, нужен новый носовой платок. Зачем ей инсценировать именно этот рассказ? В ответ – одни туманности: пространство, скученность, прозрачность, призрачность…

В тот вечер она была сама не своя и даже поддалась его уговорам прилечь в спальне. Плюхнулась на кровать в полушубке и сапогах и провалилась в сон. Она занимается самоуничтожением. Об этом необходимо сказать в первую очередь.

Может, она видит себя в главной героине, этой, по сути дела, пустышке, как ее там… Где Бунин? Он проводил Лизу до метро, вернулся, достал с полки бордового цвета том… Когда это было? Торт куплен на прошлой неделе, значит, прошло всего несколько дней, и книга должна быть где-то на поверхности. Скорее всего, в кабинете.

Бумажная пыль вызывает приступ кашля – рукописи плодятся с неумолимой быстротой, размножаются почкованием. Некогда просторный кабинет превращен в бункер, в каталожных ящиках прячутся гении всех времен и народов. На полу разложены досье гениев в алфавитном порядке, проходы между ними ежедневно сужаются, чертовски сложно лавировать между островками паркета и не подцепить тапкой Нильса Бора или Бетховена. Разумеется, в книгу гении не залягут в алфавитном порядке. Они будут отсортированы по ряду признаков, коими, а вовсе не средой обитания, обусловлены биосоциальные факторы повышенной умственной активности.

Благоприятных условий, при прочих равных, гениям никто не создавал, подавляющее большинство гениев – вопрекисты, стреножить их может только смерть. Применимо ли к гению определение «несостоявшийся»?

Бунина на столе нет. На месте, специально расчищенном для работы, лежит явно не относящаяся к делу страница. Что он тут нашкрябал?

«Имейте в виду, что Вы, о несчастная, жертва старческой бессонницы, из-за которой я не мог заснуть всю ночь – и в результате совершенно неспособен сосредоточиться, выискиваю предлоги, чтобы увильнуть от работы, отсюда это письмо к Вам».