- О чем ты говоришь! - закричал Гарга, выходя из себя. - Твой Совет сидел в уютных кабинетах, когда я один на треклятой космической станции, один во всем космосе, увидел эту сверкающую штуку. Пока мы налаживали переговоры, я насмотрелся таких картин, каких не увидит никто, никогда, ни один сумасшедший. Я был для него первым человеком, а оно для меня - первым настоящим помощником. Я, именно я первый договорился с ним по радио, и мне ничто не было страшно, потому что моя цель была достигнута: моя биомашина работала. Случай, совпадение обстоятельств, - энергия этого дьявольского шара и моя машина, - но она ожила, она работала! Ты это понимаешь - что значит достигнутая цель?!
- Да, понимаю! - Я тоже сорвался на крик. - Но ведь есть еще благоразумие!
- Благоразумие! В твоей жизни наступит момент, когда ты пошлешь к чертям всякое благоразумие и поверишь в свои идеи!
- Это предательство! - сказал я тихо, но твердо. - Вы за это ответите.
- Не забывай, что ты - мой сотрудник. И тоже разделишь ответственность.
- Я ничего не забыл... Но вы... вы никогда не посмеете облучать людей насильно!
- Насильно? - Гарга рассмеялся. - Война маленького острова со всем миром? Не думаешь ли ты, что я сошел с ума?
- Тогда откройте остров для всех!
- Это дело облака, - устало сказал дядя. Он сел, обхватил голову руками. Кажется, он понимал, что ловушка захлопнулась.
- Прикажите ему! - потребовал я. - Или вы тоже подопытный?
Дядя в бешенстве вскочил.
- Хорошо, я - подопытный, - хрипло сказал он. - И это мое дело... Но какого черта сюда лезет Совет! Что ему нужно! Неужели непонятно, что облако не будет перестраивать Землю?
Я подошел к нему вплотную, сказал:
- А если вернутся те девятьсот?
Он побледнел.
- Кто ответит за плен Сингаевского? - спросил я его.
Он молчал.
- За разбитые гравилеты?
Он молчал.
- За искалеченного Килоу?
Он молчал.
Сдерживая ярость, я совсем тихо сказал!
- Никто к вам никогда не придет! Слышите? Никто! Никто не спросит, существуете вы на самом деле или нет!
На меня глядела белая застывшая маска с темными провалами глаз.
21
А совсем рядом, за забором, была другая жизнь. На рассвете рыболовные бригады садились в воздушные мобили и улетали в море; они возвращались после захода солнца на землю, которую как следует не успевали рассмотреть, но любили и чувствовали, как своих детей и жен, как теплый уютный дом и песни. Там, за забором, кап варил уху и катал на плече внука Мишутку, потому что рыбачек тоже тянуло в море. Из-за забора еще недавно махала мне Лена в пушистой снежной шубке и шапочке, ну настоящая Снегурка, и звала бродяжничать по острову. Сейчас я приду к ней и скажу! "Я - предатель. Я готов нести ответственность"...
И я пошел к ней. Я должен был это сказать, чтоб весь остров знал, какое будущее готовит им Гарга.
Дома были только кап и Мишутка. Они натягивали меховые унты. Радостно объявили:
- Мы - в море!
- Как, пешком?
- Мы видим море до дна, - успокоил меня кап.
- И катаемся там на коньках, - добавил Мишутка.
- А Лена?
- Лена? - Кап развел руками. - Улетучилась. Михаил, где Елена?
Мишутка довольно шмыгнул носом.
- Она работает в музее.
- Прогуляйся, - просто сказал кап.
В музее я прошел залы с каменными крючками и каменными наконечниками стрел, залы с образцами пород и чучелами животных, залы морской флоры и фауны, залы с документами истории. Портреты ученых провожали меня суровым взглядом: они знали, что мне нужна только Лена.
Я нашел ее в комнате с высочайшими, до самого потолка, шкафами. Она сидела среди груды папок. Я подошел осторожно, позвал. Она подняла голову, улыбнулась, приложила палец к губам.
- Тише! Садись и читай.
Лена сказала это таким тоном, что я невольно повиновался. Она придвинула мне папку.
Сверху листки из школьной тетрадки. Торопливый размашистый почерк: "Сонюха, милая..." Я с недоумением взглянул на Лену. "Читай!" - приказала она глазами.
"Сонюха, милая, знаю - сердишься: вышел из дому купить папиросы и исчез на две недели. А все Лешка Фатахов. В буфете мне сказали, что связи с ним нет, горючее кончилось. На улице метель. Я - к командиру. Вхожу, а Лешка как раз радирует: "Сижу в Жиганове, у бабки на огороде. В кабине тяжелобольной". А из вертолетчиков на аэродроме был один я. Ну, полетел, разыскал Лешкин самолет, взял больного, отвез в больницу.
Утром в гостинице слышу шаги по лестнице. Соображаю: радиограмма. Точно - лететь в Караму. А что такое Карама - это я уж понимаю. Каждый год весной одно и то же: река ночью тронулась, льдины встали поперек, вода по всей деревне, люди на крышах. Стоят они себе на крышах и спокойно ждут сейчас прилетят за ними вертолеты. Да, прилетим, но черт бы их взял с их Карамой: ставят деревни в таком гиблом месте!