Глубина

В сентябре 1992 года переговоры с мексиканской компанией были возобновлены, я встретился в Мехико с ее вице-президентом Хорхе Канавати. Это был деловой человек, и переговоры прошли довольно плодотворно, закончившись через месяц подписанием соглашения о проведении поисковых работ. Канавати оказался человеком высокообразованным, большой культуры: знал историю России, великих русских писателей, музыку Чайковского, Бородина и других русских композиторов. Он рассказал, что идея проведения нашей экспедиции принадлежит господину Аскораге – президенту «Телевисы», одному из богатейших людей в мире. «В случае если “Нуэстра” будет найдена, то на базе поднятых сокровищ будет открыт музей. Люди должны видеть уникальные творения старины», – говорил господин Канавати. Об Аскораге он отзывался как о высокоинтеллектуальном человеке, большом ценителе искусства; он был другом великого Рубинштейна и других знаменитых композиторов и писателей, в частности, дружил с Хемингуэем.

Наконец в январе 1993 года наше судно с двумя шеститысячниками на борту пришло в порт Веракрус. Только там мы узнали о некоторых подробностях предстоящих работ, которые до той поры держались в секрете. Оказалось, что нам придется работать на глубинах 40–50 метров. И это с нашими «дальнобойными» «Мирами»! На борт судна прибыла группа мексиканских историков, от которых мы узнали координаты района работ, рассчитанные ими на основании архивных документов. Эти документы содержали рассказы моряков, спасшихся во время шторма, о том, что их выбросило на небольшой островок – единственный в районе, где предположительно произошло крушение. Имелись также данные о времени выхода галеона из Веракруса и его маршруте – обычном для судов того времени, следовавших в Европу, – и о высоте солнцестояния во время крушения. Ни о каких приборных определениях речи не шло, и найти затонувший галеон по таким данным было весьма проблематично.

В нашем распоряжении на борту судна «Академик Мстислав Келдыш» был буксируемый аппарат «Звук», оборудованный локатором бокового обзора, с помощью которого предполагалось вести поиск целей на дне, а затем производить их идентификацию визуально – через иллюминаторы ГОА. Работами «Звука» руководил сотрудник Института океанологии Н. А. Римский-Корсаков. Район работ условно был разбит на квадраты, они обследовались локатором бокового обзора, на записях которого выделялись цели.

Кроме поисковых работ проводились геологические и биологические исследования: на борту находились ученые Института океанологии во главе с Ю. А. Богдановым и Л. И. Москалевым. Были на судне также и мексиканские ученые и студенты. После завершения очередного этапа экспедиции судно возвращалось в Веракрус, где происходила смена группы мексиканских ученых и студентов. Группа состояла обычно из 12–18 человек. В течение трех рабочих этапов на нашем судне побывало около 50 мексиканцев. Мексиканские ученые и студенты участвовали в погружениях. Но, конечно, до этого они понятия не имели, что представляет собой глубоководный обитаемый аппарат и как на нем осуществляются подводные работы.

Исследования начались с участка площадью четыре квадратных мили, который был отмечен на карте мексиканскими историками. Далее площадь поиска расширялась в направлении, указанном мексиканской стороной. Обычно работа строилась таким образом: в течение 3–4 дней велось непрерывное обследование выбранного участка дна с помощью буксируемого аппарата «Звук», а затем «Миры» выходили на обозначенные «Звуком» цели по координатам, отмеченным на записях локатора бокового обзора. Допоиск объектов на дне осуществлялся с использованием локаторов ГОА. Перед началом работ на каждом из участков ставились донные гидроакустические маяки, по которым «Миры» ориентировались при поисковых операциях.

Таким методом мы обследовали около 50 квадратных миль площади дна, на которой было найдено лишь одно рыболовецкое судно небольших размеров. Остальные цели, идентифицированные аппаратами «Мир», представляли собой выступающие геологические структуры типа холмов или выходов коренных пород, различные предметы, сброшенные с проходящих судов.

Работать на глубине 40–50 метров было довольно трудной задачей для наших пилотов. Вода на таких глубинах в Мексиканском заливе прогрета до 20–25 °C, а температура внутри обитаемой сферы во время погружений достигала 35–37 °C при влажности 90–95 %. И в таких условиях пилоты проводили на дне по 8–12 часов.