Глубинка

Этот монитор-плавбатарею знали мальчишки всего города и предместий. Широкий, он как утюг буровил Амур и протоки. Еще издали завидев его, они весело сыпались в воду, и то-то было радости, когда мощная волна подхватывала их и, взгромоздив на вспененную горбину, мчала к берегу, на котором суетились мужики, выволакивая подальше на сушу легкие лодчонки.

Теперь Котьке подумалось, что «Монгол» и другие корабли поставят к пирсу на базе флотилии и они будут стоять, ждать, когда матросы отвоюют с фашистами и вернутся назад. Он подумал так, не ведая, как не ведали сами матросы, что сюда они больше никогда не вернутся. На смену им из учебных экипажей придут на базу другие, пополнят поредевшие команды, и корабли как ни в чем не бывало будут по-прежнему накатывать на берега желтые волны. А эти, умчавшие на запад в расшатанных теплушках, поднимутся в атаку, пойдут стенкой во весь рост, надвинув на брови бескозырки, и густо-густо испятнают подмосковный снег черными бушлатами. И будет пламенеть на снегу кистью рябины тугой чуб старшины-комендора, пока не заметут его метели.

У пожарного сарая на Котьку налетел Ходя с прижатой к груди бутылкой. Сквозь плохо заткнутую пробку сочился самогон, вонял жженой картошкой.

— Мала-мала шибко опоздала, — хныкал он. — Уй, Ванька Удода сюда ходи!

Подбежал Удод, полоснул взглядом по Котьке, заорал на Ходю:

— Пригреб! Здрасте! А они — ту-ту! Тебя не подождали! Эх, сколько бы добра наменяли. Все равно давай!

Он выхватил из рук Ходи бутылку и тут же быстро присел, прячась от кого-то за Котькиной спиной. Ходя попытался отобрать бутылку, но Ванька сунул ее под ремень, прикрыл подолом рубахи и выпрямился как ни в чем не бывало. К ним подходила Вальховская, вернее, ее вела под руку Вика, а та только переставляла ноги, шла осторожно, как после тяжелой болезни.

Ребята посторонились. Каблуки Марины Львовны отстукали по доскам, переброшенным через канаву от паровозной водоразборки, замерли возле парнишек.

— Как вы быстро вырастаете, мальчики. — Учителка глядела на них ярко-карими, будто накаленными изнутри, глазами.

Что ей ответить, они не знали, да и чувствовали — не ждет она от них ничего. Стояли сгорбившись, как нашкодившие, ждали — пусть бы шла себе. И она пошла, опираясь на племянницу, отмахивая от лица волосы, хотя волос на лице не было и быть не могло: ветер дул навстречу, путал их на узкой спине.

— По Володьке убивается, — закривил губами Удод, как только те отошли подальше. — А ты зачем меня ударил? — Он развернул Котьку к себе. — Я ж тебе могу пасть порвать. Это ты шпрехен зи дойч?.. Ну да ла-адно. Чумной ты какой-то сегодня, вот и жалею бить. Четушку за так отдал, вагонам кланялся. И чей-то все такие стали?.. Вон и учителка, а девок сколько обезумело. Подумаешь, на фронт поехали! Да я бы хоть сейчас туда рванул. И рвану!

— Тут скоро фронт будет.

Удод с презрением оглядел Котьку, ответил:

— Это с япошками-то фронт! Да ты с ними один справишься, а я фрицев поеду кромсать… Ну, вот что, ребя. Надо на проводины обязательно выпить. Ну и за братьев своих, фронтовиков. Айда в сарай. Не дрейфь, никто не узнает.

Двое красноармейцев вели к зданию железнодорожной охраны человека в военной форме, с тремя кубиками в петлицах. Шел он руки за спину и спокойно поглядывал по сторонам. Красноармейцы, один впереди, другой сзади с винтовкой на плече, шли напряженно, рельсы переступали высоко поднимая ноги. Передний часто оборачивался, задний не сводил с задержанного глаз.

— Опять шпиона попутали, — как о чем-то обыденном, сказал Ванька. — Или диверсанта. Слыхали, мину у самого моста захватили?

— Так это неделю назад было, — всматриваясь в задержанного, ответил Котька. Ему казалось, что он где-то видел этого человека. Точно, видел! Только одет он был в гражданское. Но где, когда?

— Плывет себе дохлая корова под мост, ну и плыви. А кто-то чухнулся и приказал к берегу приплавить. Глядь — мина внутри! Вот, — Удод цыкнул сквозь зубы. — Корова-то внутрях пустая, воздухом накачали. Чучело. А если бы в опору — тюк, мина бы — трах! И взлетел мост. И эшелон бы не ушел… Ну, айда! Уставились, не видели их, че ли?

Он первым, за ним Ходя с Котькой вошли в сарай. С дневного света глаза видели плохо, но скоро пригляделись. Удод облюбовал местечко на ящике, возле ручного насоса. В ящике лежали скатанные в круги брезентовые пожарные рукава, сверху кое-как брошена ребристая кишка шланга с медным наконечником. Удод по-хозяйски надвинул на ящик крышку, хлопнул по ней ладонью и выставил бутылку. Котька разглядывал насос, оглаживал пузатые бока позеленевших цилиндров. Попробовал качнуть. Навалился грудью на деревянную ручку, подогнул ноги. Насос всхрапнул, несмазанно заскрипел. Под высоким потолком запорхали воробьи, юркнули в ясный прогал двери.

— Щя-а! — прикрикнул Удод. — Пожарники прибегут, пинкарей схватим.

Уселись на ящике вокруг бутылки. Котька никогда еще, даже на язык, не пробовал вина. Было любопытно сделать глоточек, но как без закуски-то пить, ведь положено хоть корочку нюхнуть, как мужики делают.