Глубокая охота

Девушку колотил азарт. В её прицеле впервые оказался настоящий равный противник. Не парусиновый конус на буксире старенького тряпичного биплана. Не подруги в прицеле фотокинопулемёта над Семью озёрами. Не инструктор на квалификационных экзаменах. Нет, только настоящий живой враг, готовый её убить. Газель намеревалась сделать то же самое первой.

Она даже не поняла, как её обстреляли.

Дождь трассеров снова посыпался откуда-то сзади и сбоку, на этот раз снизу. Газель так и не смогла выстрелить. Самолёт застыл на какое-то неимоверно долгое мгновение под частыми ударами винтовочных пуль в крылья и фюзеляж, после чего всё же тяжеловесно провалился в пике с набором скорости.

Газель совершенно позорно заорала в голос, но тут у имперца наконец-то заклинило перегретые бесконечно долгим огнём пулемёты, и она потащила израненный самолёт вниз и вперёд, пока второй, действительно неопытный и неповоротливый имперский пилот не повторил заход старшего товарища.

Прийти в себя девушка смогла очень не сразу. В глаза противно било ярким тропическим солнцем. Компас показывал какую-то ерунду. Фонарь кабины посвистывал явно лишними отверстиями. Повезло, что играть в догонялки имперцы не стали – предпочли сопровождение недобитого крейсера.

Да они и не могли. Если верить тому, что рассказывала подругам Верзохина-Джурай, когда ненадолго доставала человека из-под маски капризной принцессы, ну и ещё куда более достоверному контрабандному отчёту из отдела технического шпионажа «В-Д», без регулярной проклейки с выдержкой термического режима имперские «фанерные чудища» от попытки гнаться за «Казачком» в таком вираже попросту развалились бы на пикировании.

– Ну и ладно, – выдохнула Газель и обернулась к всё ещё бессознательной, но без единой новой царапины и всё ещё ровно дышащей бортстрелку. – Отдадим девочкам первый настоящий трофей, да, Айша?

Её вопрос, разумеется, остался без ответа. Что хуже, молчала и рация.

– Папа меня убьёт, – пожаловалась вслух Газель Стиллман, вытащила навигационный планшет, разложила его на коленях, задумчиво ткнула мизинцем в лётной перчатке в пулевую дырку с лохматыми краями в подложке и взялась за обрыдший уже диск лётного компьютера.

Часом позже Газели хотелось орать в голос. Она летела над морем. Без ориентиров. Без связи. И без малейшего понимания где!

Несколько попыток сменить курс результатов не дали. С такой высоты Газель надеялась увидеть походный строй на десятках миль дальности. Но маршрут на планшете с момента бегства от имперских гидропланов окончательно превратился в бессмыслицу. Газель совершенно точно потерялась и совершенно не понимала, ни где, ни когда это произошло.

Четыре армейских эсминца Конфедерации на горизонте она восприняла как спасение. Девушка торопливо рванула из креплений сигнальный пакет, написала короткую записку, на втором пролёте вокруг строя раскрыла воздушные тормоза и прошла на малой высоте над палубой флагманского эсминца.

Пакет, трепеща яркой алой лентой парашюта, шлёпнулся на полубаке. Теперь оставалось лишь ждать ответа и надеяться, что вечное противостояние армии и флота не примет в этот раз форму совсем уж позорного требования садиться на воду с потерей самолёта.

Пан Тадеуш Моргенштерн-Гораздовский, полная антитеза представлениям о подлинной кавалерийской аристократии Конфедерации – худощавый, тщательно выбритый, с одухотворённым лицом симфонического музыканта, длинными, в хвост, волосами цвета воронова крыла и с неизбежными для капитанов армейских эсминцев лёгкими мешками под глазами, – ещё с прибытия эскадрона морской кавалерии на архипелаг полностью расстался с любыми иллюзиями о войне. Привычный ему по мирному времени армейский бардак с первыми же выстрелами превратился во что-то совсем уж непотребное. Каждый новый день лишь укреплял его в таком мнении.

– Патент-лейтенант Газель Стиллман, – произнёс он полным театральной скорби голосом, когда вестовой доставил ему пакет с запиской. – Потеряла курс. Просит указать направление к авианесущим судам флота. Новый стиллмановский курс, н-да.

По мостику раскатились короткие смешки. Армейские роды сейма традиционно находились в оппозиции демократическому большинству.

– Пан Наркевич, – Моргенштерн-Гораздовский указал старпому холёным ногтём мизинца засечку на штурманской карте, – распорядитесь, чтобы ей передали моргалкой вектор на ближайшее вспомогательное корыто.

На сигнальной площадке заклацал шторками яркий сигнальный прожектор. Самолёт всё так же кружил вокруг эсминца и растерянно покачивал крыльями.

– Похоже, в семьях демократов не умеют читать? – позволил себе шутку рулевой. По мостику раскатились уже совсем неприкрытые смешки.

– Лучше дочь на флоте, чем отец-демократ, – родил армейскую мудрость пан Моргенштерн-Гораздовский и продолжил, уже куда серьёзнее: – Но всё же надо её как-то выручать. На флоте только одна Стиллман, и у неё только один папа. А под трибунал за неоказание угодим мы все.

– Может, пальцем ей показать? – снова предложил рулевой.

– Не увидит, – печально вздохнул Моргенштерн-Гораздовский.