Глубокая тайна

Они направились к серебристоспинному вожаку, который, нахохлившись, неторопливо поедал побеги бамбука. Подтягивая ко рту длинными руками стебель за стеблем и перекусывая их пополам, он выедал сердцевину, выплевывая жесткие и волокнистые части. Быков был тише воды ниже травы, но Кинг поглядывал на него исподлобья, издавая рокочущие звуки, которые явно не выражали гостеприимства.

– Успокойся, – заговорила с ним Стелла мягко. – Это друг.

Кинг показал зубы и повертел головой, задранной к небу. Это означало, что он возражает.

– Друг, – повторила Стелла.

Быков молча наблюдал, ожидая, что будет дальше. Кинг неожиданно бросил измочаленный зубами побег, встал и раздвинул руками Стеллу и Быкова, давая понять, что ему не нравится, когда они стоят рядом. Оба подчинились, переглянулись и поджали губы, чтобы не расхохотаться.

– Кинг! – воскликнула Стелла укоризненно. – Ты ревнуешь?

Ничего не ответив на это, черный гигант вернулся на место и опять занялся бамбуком.

– Ты иди, Стелла, а я останусь, – предложил Быков тихо. – Кажется, он дал понять, что именно ему не нравится. Я с ним поговорю и пообещаю, что больше не дам поводов для ревности.

Она фыркнула:

– Слышали бы нас сейчас посторонние. Они бы решили, что мы рехнулись. Общаемся с обезьянами, как с равными!

– Но ведь так и есть, – сказал Быков.

– Считаешь нас сумасшедшими?

– Нет. Они – как мы. Ну почти как мы. Некоторыми нашими качествами не обладают, но, возможно, это даже хорошо. В чем-то они лучше людей. Честнее, во всяком случае.

– Я рада, что ты это понял, Дима, – сказала Стелла, прежде чем оставить его наедине с вожаком.

Кинг проводил ее взглядом и продолжил трапезу. На сидящего рядом человека он даже не смотрел, как будто его тут не было.

– Не дуйся, – попросил Быков. – Я не причиню вреда ни тебе, ни твоему племени. И со Стеллой у меня нет особых отношений. Дружим мы. И только.

Коричнево-желтые глаза Кинга обратились на него, как бы проверяя на искренность.

– Это так, – сказал Быков. – Я и твой друг тоже.

Разумеется, было бы преувеличением утверждать, что предводитель обезьян понимал человеческий язык. И все же что-то до него дошло. Ему было достаточно интонации, взгляда, посыла. А может, он распознавал настроение и мысли на каком-то своем, бессловесном уровне. Как бы то ни было, Кинг явно успокоился. Более того, он сорвал пучок сочных побегов и протянул их человеку: угощайся, мол.

Быков подношение принял и сказал:

– Знаешь, я сейчас не голоден, приятель. Лучше разреши мне тебя пофотографировать. На меня не смотри. Занимайся своим делом, а я буду заниматься своим.

Кинг увидел направленный на него объектив, выпятил грудь и принял горделивую позу. Не было никакого сомнения, что он по-своему понимал, что происходит. Быков в очередной раз подумал, что ученые определенно недооценивают умственные способности горилл. Взять того же Сэнди О’Делла, который ищет недостающее звено, объединяющее цепь развития от приматов к человеку! Очень похоже, что никакого промежуточного этапа и не было. Просто одни гориллы попали в благоприятные для развития условия, а другие – нет. Неслучайно же гомо сапиенс впервые возникли не где-нибудь, а в Африке, в самом ее сердце. И неслучайно негроидная раса имеет куда больше сходства с гориллами, чем европейцы и азиаты. Может быть, в этом все дело?

Пока Быков предавался размышлениям, изредка щелкая фотоаппаратом, к нему и Кингу приблизилась самка с маленьким пучеглазым детенышем. Самка расположилась рядом с вожаком, тогда как малыш шнырял вокруг, то гоняясь за стрекозой, то пытаясь соорудить себе лежак из бамбуковых листьев, то подбираясь к Быкову, чтобы снова и снова быть остановленным предостерегающим окриком матери. Кинг не смотрел на него, всем своим видом показывая, что ему нет дела до этой пузатой мелочи. Между тем другие самки, заметив маневр мамаши, тоже стали приближаться к вожаку, делая вид, что увлечены сбором бамбуковых стеблей.

Предчувствуя драматическое развитие событий, Быков снова взялся за фотоаппарат. Гориллы заинтересовались блестящим объективом. Некоторые подходили почти вплотную, осторожно трогали пальцами вызвавшую интерес штуковину. Ни одна обезьяна не проявила грубости или нетерпения. Стоило Быкову пробормотать: «Нельзя, нельзя», – как самки убирали руки. Вне всякого сомнения, они чувствовали, что человек находится под покровительством их лидера, и вели себя соответственно. Дисциплине, царившей в стае, могли бы позавидовать многие человеческие общества и коллективы.

Но продолжалась эта идиллия недолго.

Быков заметил, что одна самка, крупная, с клочковатой шерстью, не сводит глаз с молодой мамаши, отирающейся возле Кинга. Он мысленно окрестил ее Леди Макбет, тогда как другая стала для него Сольвейг.