Глухая орбита вечности

Теперь, когда все вошло в норму, Манаев позволил себе расслабиться. Он больше, чем кто-либо другой, понимал, что главные трудности впереди, хотя замена двух основных двигателей в открытом космосе тоже не подарок. Впрочем, хорошо еще что в космосе, а не в условиях тяготения, где эта задача вообще не имела решения... Может быть, после осмотра удастся привести в порядок и первый, который вряд ли сильно пострадал, так как был не в рабочем положении и энергоканалы к нему были перекрыты. Вероятно, его лишь слегка задело при взрыве четвертого... Эти рассуждения успокаивали, но Геннадий Петрович шестым чувством угадывал, что скорее всего их неудачи на этом не кончились. Он снова и снова возвращался к последнему заседанию, когда нетерпеливые ученые предложили идти к планете — оверсан, в опасной близости к здешнему солнцу. У него не было оснований не доверять главному астрофизику, человеку с большим опытом и чрезвычайно осторожному в суждениях. Если они решили, что вероятность вспышки одна миллионная, то это не ошибка в расчетах, а скорее ошибка моделирования. Да, близость цели расслабила людей, притупила бдительность. Ведь говорил же Варварин о лазерном эффекте... Хотя он и не специалист, но, видимо, интуиция у него развита. А какая вероятность с моделью Варварина? Капитан включил рубку астрофизиков.

— Рэм Лазаревич, посчитайте, пожалуйста, вероятность выброса при модели Варварина.

У Левина обиженно дрогнули губы:

— Хорошо, Геннадий Петрович. Только вы зря... Всю ответственность за аварию несу я.

Манаев нахмурился.

— Вашей ответственности никто с вас не снимает, так же как и с нас,— жестко добавил капитан,— но я имею право на полную информацию.

— Извините, я подумал...

— Не надо плохо думать о своих товарищах, Рэм Лазаревич.

Капитан отключил видеосвязь.

— Обижается старик,— подмигнул Шумский,— боится, что мы с ним разделим недобрую славу?

— Делить так и так придется,— хмуро заметил Манаев,— он подумал, что мы хотим подстраховаться.

Уши первого штурмана покраснели, а сам он заерзал в пилотском кресле.

— Ну, это уже черт знает что!

— Ладно, Вадим, не принимай близко к сердцу. У него самого скрэги на душе скребут.

Шумский зябко поежился.

— Ты уж скажешь, Петрович. Дались тебе эти чертовы скрэги...

— Извини, я и забыл, что тебе пришлось побывать у них в лапах,— поморщился от своей бестактности капитан.

— Вот именно,— буркнул первый штурман, потирая грудь и плечи сквозь легкую одежду.— И скажу тебе, Петрович, ничего более неприятного не испытывал за всю жизнь, хотя, как ни странно, я им обязан тем, что остался тогда жив и невредим.

— Шутишь? — изумился Манаев.

— Нисколько, Петрович. Неужели тебе никто не рассказывал?

— Может быть, щадили тебя от излишних расспросов, зная твою... приязнь к этим существам. Мне приходилось слышать, что они достаточно разумны.

— Кто их знает? Могу сказать лишь, что тот, который держал меня в своих лапах, уставился всеми шестью глазами и разглядывал с дотошностью исследователя. Ты знаешь, глаза у них как на штыревых антеннах, и они могут направлять их в разные стороны... Прости, надо принять успокоительное,— штурман засучил рукав и показал руку, покрытую крошечными красными пятнышками.— Вот они, эти чертовы скрэги! Всякий раз такая реакция!

Первый штурман глотнул сразу две таблетки и минуту молчал, ожидая их действия.

— Так вот. Ты бывал в окрестностях альфа Кентавра?

— Нет.