Глухая орбита вечности

— Ну, а мне пришлось побывать на практике. Там тогда собирали на третьей астрофизическую обсерваторию. Обстановочка довольно занятная: два солнца — желтое, по типу нашего, тот же спектральный класс, и красное. Атмосфера у третьей планеты жидковата, сила тяжести чуть поменьше земной... Скучно, только вулканы пошаливали и вот эти самые скрэги. Черт знает, чем они питаются: живность и растительность скудная, но летают они... Парение, виражи, перевороты и скорость прямо-таки космическая! Работы уже завершились. Нужно было забросить запасы горючего. Мы вдвоем с Николаем Будаковым этим делом и занимались. Два, три рейса в сутки на витроплане. Закачаешь в танки политриатон и планируешь на станцию. Все шло как обычно, пока не нарвались на целую стаю. Увязались они за нами. В общем, не такие они зловредные, как их расписывают, но чрезмерно любопытные. Наверное, решили проверить, что у нас на борту. Догнал один и присосался к витроплану. И тут, как по сигналу, вся стая накинулась... Инструкция на этот счет четкая: катапультироваться в капсулах. Отдал Будакову приказ, посмотрел, как он вышел, и сам за рычаг. Не знаю, что там не сработало, но витроплан штопором входит в атмосферу и до грунта недалеко, а я как прикованный. Вот тут-то один из них раздавил, словно яичную скорлупу, кабину и выхватил меня. И знаешь, будто током высокого напряжения! Я что-то заорал, забился в скафандре. Он бросил. Немного прихожу в себя, переворачиваюсь на живот, расставляю руки и ноги... В общем, делаю все это скорей по привычке: парашют на витроплане не предусмотрен, только в капсуле. Ну, думаю, вмажусь и на полметра в грунт уйду! Внизу горы и склоны их рыхляком покрыты из вулканического пепла. Так что сразу: и гроб, и могила... И тут опять жесточайший озноб! Крутануло меня, падаю вниз спиной, а надо мной скрэг висит, все шесть глаз протянул к скафандру. Разглядывает. Жутко мне стало и только я опять хотел на живот перевернуться, чтобы лицом землю встретить, он хвать двумя лапами! Меня колотит, а он держит. Видит — я зашелся совсем, отпустил. А мне уже все равно. Лучше врезаться, чем в его лапах побывать. Еще, наверное, пару раз он такой фокус со мной повторил и уже перед самой поверхностью бросил, да так удачно! Пришел я в себя на нижней части горного склона. Посмотрел, по рыхляку след от торможения остался. Часа через три меня нашли и доставили на станцию. Две недели отвалялся с частичным параличом. Рассказываю, как меня скрэг спасал, никто не верит. А чего не верить? На теле ни синяка, ни царапины, одна сыпь красноватая... Так что можешь не сомневаться, они вполне разумные существа, только встречи с ними я никому не пожелаю...

Первый штурман замолчал. Достал и глотнул еще одну таблетку.

— Давай подкрепимся, Петрович, пока есть время и гравитация.

Манаев молча достал пакеты из аварийного запаса и поставил их на разогрев. Включился Левин. Посмотрел на капитана виноватыми глазами.

— Я посчитал, Геннадий Петрович.

— И что же?

— Одна десятитысячная.

— А вероятность встречи с потоком выброшенных частиц?

— Примерно та же.

— Ну, дорогой мой, тут можно винить только случай. Какое-то дикое невезение. Один шанс из ста тысяч и тот оказался наш. Надеюсь, записи потока сохранились?

(ЧАСТЬ ТЕКСТА ПРОПУЩЕНА)

— Спасибо, Геннадий Петрович. Все целы. И плазма была. Только чуть задела. Успели уйти.

— Вот оно что,— на лице Манаева выступили капельки пота.— Хорошо, Рэм Лазаревич, отдыхайте.

Машинально оглаживая подлокотники кресла, капитан осмысливал неприятную новость. За все время полета у него не было более скверного настроения. Не хватало только этого завершающего штриха в общей, и без того безрадостной картине...

— Давай все-таки поедим сначала, Петрович.

Шумский протянул расстроенному капитану обед.

— Ты понимаешь, была плазма.

— Понимаю, не ребенок,— усмехнулся штурман.— Скорее всего потому и отказал двигатель.

— Но ведь и третий может в любой момент пойти вразнос!

Ешь, Петрович. Держится пока. Да прими таблетку. Как раз в таких ситуациях помогает.

Левин выбрался из тесной геофизической рубки и спустился в общий зал.

— Рэм Лазаревич, долго ли будем сидеть в этой мышеловке? — подскочил к нему нетерпеливый Седельников.

— Что-то около трех суток, Володя. Точнее справьтесь у Плещеева. Он делал расчеты.

Левин нашел свободное кресло и, откинув спинку, тяжело опустился в него. Географ пошел было за ним, но на его пути выросла фигура Николая Никишина.

— Володенька, говорят, ты на Земле почти год работал с дельфинами?

— Ну и что? — ожидая подвоха, Седельников нащупывал глазами другой проход между рядами кресел.

— Да так,— выразил на своем лице неподдельный интерес Никишин.— Я слыхал, что они обладают удивительной потребностью к информации, прямо жаждой какой-то?

— Ну, есть у них такое качество. Что еще?

Никишин заговорщически поманил его пальцем и когда тот приблизился, сказал ему шепотом:

— Тогда понятно, откуда у тебя такая нечеловеческая бесцеремонность!

Седельников удивленно приоткрыл глаза, похлопал длинными ресницами и, втянув голову в плечи, побрел на свое место.