Глупышка

– Ой, вот только не говори мне, что ты учишься в Уинстоне! Вот дерьмо, быть того не может, – он сжал свою большую ладонь в кулак и прижал его к груди, а затем нагнулся ко мне. – Вот это удача, да? Правда здорово, что мы поступили в один и тот же университет? Иди ко мне, девочка, не притворяйся, будто мы не знакомы, – сказал он, и вдруг весь воздух вышел из моих легких, когда Келси притянул мое тело к себе и крепко обнял. Я стояла как безжизненное пугало, заключенная в его объятия. Он зарылся носом в ямку между моей шеей и ключицей, а затем глубоко вдохнул и выдохнул, от его дыхания у меня на затылке волосы встали дыбом.

– Черт, Ливви, ты все еще пахнешь маргаритками и солнцем.

Его рука скользнула вниз по моей руке, пальцы погладили кольцо на моем пальце:

– Все еще носишь эту старую вещицу, милая? – а затем он прошептал мне прямо на ухо: – Почему ты не отвечала на мои звонки, Лив? – Он еще глубже зарылся в мою шею. – Ты не должна меня игнорировать.

Все началось с того, что я услышала отдаленный рык, где-то глубоко внутри меня, как звук надвигающейся бури. Этот рык все нарастал и нарастал, поднимаясь все выше из моего желудка вверх, прежде чем я почувствовала пульсацию в груди. Мои руки вдруг с неимоверной силой разъединили наши тела. Я оттолкнула Келси от себя:

– Держись от меня подальше, – сказала я тихо. Больше я не могла смотреть ему в глаза, поэтому смотрела сквозь него, через его плечо и наконец сфокусировала взгляд на голубой и белой плитке, которой был устлан пол. Не говоря больше ни слова, я пошла прочь от него. Вначале я думала, что он меня отпустит, оставит в покое, но как только я дошла до конца коридора, его голос остановил меня – негромкий, я бы даже сказала смертельно спокойный:

– Не в этой жизни, Оливия Бомонт, – жестокий, но в тоже время насмешливый тон с техасской манерой растягивать слова, которые настигли меня в этом уголке, а затем забрались в подсознание. Я чувствовала себя изможденной, мне было холодно, я была просто в ужасе, а еще это чувство в желудке, когда знаешь, что все плохо.

И что хорошо уже не будет.

Келси Эванс был здесь, в Уинстоне. На секунду я остановилась и ухватилась за деревянную перегородку, отделявшую кухню от ресторана. Я зашла в эту нишу, присела и постаралась дышать, чтобы снова выглядеть нормально. Не помогает. Еще несколько вздохов, и все будет хорошо.

О Боже…

На противоположной стороне комнаты я увидела нашу кабинку и черную голову Бракса, повернутую в сторону окна. Мне нужно пойти к нему и вести себя как ни в чем не бывало. Это была ошибка, не нужно было приходить сюда с ним. Мне не следовало снимать свою «броню». Занятие, учеба, зубрежка – и так по кругу, никакого общения, даже с красноречивым южанином, не важно, что в его присутствии я чувствую себя легко и беззаботно, и что он заставляет меня смеяться. Все это ошибка. Если бы я отказалась, если бы я не приехала в этот ресторан, я бы не встретила здесь Келси, и все было бы хорошо. А что теперь? Очень медленно я передвигала ноги, и к тому времени как я подошла к нашей кабинке, повесив на лицо улыбку, забралась на свое место, вязала куртку и сумку:

– Спасибо за ужин, – сказала я, глядя на его грудь и татуированные предплечья, лежащие на столе, главное – не смотреть ему в глаза. – Мне лучше вернуться, – я вздохнула. – Завтра первый учебный день, плюс работа.

Я встала, надела куртку и стала нервно теребить сумочку. Я чувствовала на себе его взгляд, но не могла собраться с силами и посмотреть на него в ответ.

– Грейси, у тебя все хорошо?

Хриплый, слегка тревожный голос, оторвал меня от сумки, и я подняла на него быстрый взгляд. Его брови были сведены вместе, глаза сужены так, что кожа вокруг глаз была испещрена морщинками. Он не поверил мне, я это знала. Тонкий звук вышел из моего горла, который был больше похож на сдавленный смешок:

– Я думаю, что просто устала и немного волнуюсь перед первым днем. Понимаешь?

Я снова стала теребить сумку, затем поправила джинсы, пригладила влажную блузку, посмотрела вниз на свои пальцы, уютно устроившиеся в сандалиях, глянула в окно, а потом просто... Просто развернулась и пошла к выходу. Бракс даже не сдвинулся с места, а мне срочно нужно было убраться отсюда.

Как только я дошла до двери, татуированная рука Бракса оказалась передо мной и открыла дверь. К его чести, он ничего не спрашивал, но я чувствовала нависшие над нами незаданные вопросы. Он знал, что я расстроена, и я могла только молиться, чтобы он просто ни о чем не спрашивал.

Как раз в тот момент, когда я надевала шлем, а Бракс уже сидел на байке, через тяжелый, влажный воздух парковки, до меня донесся голос. Этот голос пронес холодную волну страха по моей спине:

– Эй, Ливви, увидимся в университете, да? – сказал Келси Эванс.