Глушь

И она подготовилась. Настроилась на борьбу. На случай, если ее смерть была назначена на одиннадцать.

Время шло. Она постоянно поворачивала голову и смотрела через плечо на часы. Это напоминало зарядку. Стрелки миновали одиннадцать. Вероятно, Молли получила еще полчаса или даже час. Были ли у нее какие-то другие возможности действовать? Едва ли, она была полностью обездвижена да еще и изранена. Единственное, что оставалось нетронутым, это голова.

Слова Молли должны будут каким-то образом перевесить приказы Йессики, а ведь Йессика и Рейне прожили вместе восемь лет, Йессика целое десятилетие его муштровала. Держала в повиновении. Промывала мозг.

И все же во взгляде Рейне не было злобы. Это был взгляд раба.

Молли предстояло найти к нему подход. Она должна с этим справиться. Ей надо будет заговорить его, чтобы он забыл про часы.

Ей нужно верить, что она сможет.

В четверть двенадцатого в кармане у Рейне что-то зазвенело. Молли так и думала. Пятнадцать минут на подготовку. Ей оставили еще пятнадцать минут жизни.

Рейне открыл глаза и уставился перед собой. Прошло довольно много времени, прежде чем он достал из кармана мобильный и отключил сигнал. Молли наблюдала, продумывала тактику, основываясь на поведении противника, корректировала планы, строила умозаключения. Если Сэм поймал Йессику, он, возможно, нашел номер телефона Рейне в списке контактов ее мобильного и постарается определить его местонахождение.

Вероятность этого, впрочем, была минимальна. Но даже мысль о том, что это возможно, придавала Молли силы. Она решилась использовать свой изначальный план. И заговорила самым мягким голосом:

– С добрым утром, Рейне. Как спалось?

Он потер глаза и из полутьмы посмотрел на Молли. Было совершенно непонятно, что видит его взгляд.

– Здесь очень холодно, – сказала она и попыталась улыбнуться.

Она поняла, что Рейне смотрит ей за спину и пытается рассмотреть циферблат. Ей показалось, что она видит по его глазам, как его осенила какая-то мысль.

Судя по выражению его лица, он вспомнил, что ему приказано сделать. Он перевел взгляд на стол, где лежал нож.

– Ты называл Йессику Леной, когда вы познакомились? – спросила Молли. – Ее тогда звали Леной, да? Леной Нильссон. Ты это помнишь, Рейне? Помнишь приют в Фалуне?

Рейне несколько раз моргнул и остался сидеть на диване. И ничего не ответил.

– Ты там вырос, Рейне, ты это помнишь?

– Я не должен тебя слушать, – сказал Рейне.

– Тебе это сказала Лена или Йессика, Рейне? Что ты не должен меня слушать.

Рейне посмотрел на Молли. В первый раз их взгляды встретились.

– Кто тебе больше нравится, Рейне? Лена или Йессика?

– Я не должен тебя слушать.

– А может быть, ты не Рейне? Ты Сэм? Сэм Бергер? Ты помнишь Сэма? И Ди. Ты, конечно же, помнишь Ди? Сэма и Ди?

– Я не должен тебя слушать.

– Ты помнишь иглу к руке, Сэм? Ты тогда поступил очень умно, ты согнул иглу, и лекарство не попало тебе в руку. Ты ведь хотел убежать по снегу, Сэм Бергер. Ты был похож на снежного ангела, когда бежал через поле. Ты ведь это помнишь?

– Я не должен…

– Ты хотел схватить автобус голыми руками, Сэм. Ты, конечно, помнишь автобус? Он должен был спасти тебя. Ты хотел сбежать, Сэм. Далеко-далеко. Ты не хотел этого, когда жил в приюте. Тогда ты просто хотел сидеть и рисовать. Помнишь? Тебе сейчас разрешают рисовать, Рейне? Ведь правда же Лена была добрее Йессики?

Рейне встал и произнес:

– Я хочу рисовать больше.

Молли бросила взгляд через плечо. Семь минут, осталось жить семь минут. Семь минут, чтобы вытащить на поверхность из слабого мозга Рейне остатки сознания.

– А теперь рисует только Йессика, да? Клевер. Ты видел, как она рисовала его у меня на ноге сегодня ночью?

– Мне можно рисовать только это, – отозвался Рейне и пошел к столу.

Молли видела, что он снова посмотрел на часы.

– Так это ты рисуешь клевер, Рейне? Или Сэм? Сэм Бергер? Почему тебе нравятся Сэм и Ди?

– Они мне не нравятся. Они злые. Говорили злые слова.

– Но ведь ты и есть Сэм? Ты же знаешь. Ты тоже делаешь злые вещи. А Лена ведь сначала была доброй, там, в приюте? И ты делал то, что она велела, потому что она была очень доброй? Тогда тебе не хотелось бежать, Рейне. Но потом Лена стала Йессикой. А Йессика злая. От Йессики ты хотел сбежать, Рейне. Тогда, по заснеженному полю. Ты помнишь Фариду?

– Фариду, – повторил Рейне и остановился на полпути к столу.

– Да, Фариду, – сказала Молли. – Фариду с татуировками. Ты ведь ее помнишь? Ты позволил ей убежать к автобусу, Рейне. Ты был с ней добр, ты разрешил ей убежать. Ты помнишь?

– Она не хотела умирать, – ответил Рейне, оставаясь на месте.

– Я тоже не хочу умирать.

Молли почувствовала, как у нее щекам покатились слезы.

– Рейне, пожалуйста, отпусти меня. Отпусти меня, и мы с тобой вместе убежим к автобусу, Сэм. Здесь рядом ходит автобус, и мы можем вместе убежать от Йессики. Йессика злилась на тебя, когда ты отпустил Фариду. Ты ведь помнишь, какой злой она тогда была? Это ведь тогда она окунула твои пальцы в кислоту, так что пропали отпечатки?

– Я не должен тебя слушать, – чуть громче сказал Рейне и сделал еще шаг по направлению к столу.