Глыбухинский леший

— Нет, верно, — не унимался насмешливый парень, испытывая желание сделать неприятное этому замкнутому, явно нечестному, вороватому мужику. — Засел здесь в Глыбухе, процеживаешь сетями Ком-ю как через сито, и ничего-то тебе на свете не надо. Даже привет и подарок от Николая принял без всякого интереса. Похоже, совсем одичал? Истинно — леший! А скучно ведь так-то, а?

— Некогда мне скучать, — обиженно отозвался Долбанов. — Видишь, вон сеть? Не себе ловлю, а для городу.

— Знаем мы этот город! — Виктор указал глазами на дом и сарай, возле которых изредка, чуя чужого, потявкивали собаки. — Себя ты тоже не забываешь. Механик верно сказал: кулак кулаком!

— Ну, ну! И ты тут? Потише! — Яков угрожающе сдвинул широкие русые брови. — Болтай, да только тоже не забалтывайся.

— Нет, верно. Как же ты не кулак? — забавляясь злостью Долбанова, настаивал парень. — Наемной силы не держишь, согласен. Зато во всем остальном. Не дом у тебя, а хоромы! Избу Игната Косых к себе перенес, значит, присвоил. И сарай Логуновых к себе поставил. Двух собак на цепь посадил. Третью — тетка Елена готовит. Лошадь откуда-то и корова.

— Не у тебя, чай, взято. Лошадь геологи оставили прошлым летом, как им уезжать домой, да что-то вот не берут. А корова… корова, чай, полагается: известное дело, крестьянство!

— Какое же ты крестьянство? Рыбак ты, а не крестьянин. Как ни кинь, а вы с Еленой теперь настоящие кулаки. Да и лик твой тоже… ишь округлился. Пузо кулацкое нарастил. Видно, поесть не дурак? Любитель поесть, скажи? Смотри, раскулачат.

Яков промолчал. Но по его угрюмо прихмуренным, настороженно приглядывающимся к парню глазам было видно, что разговор ему до крайности неприятен, что он вообще раздражен приездом бывших соседей и хочет, чтобы эта их блажь прошла, чтобы вместе с Витькой уехал домой и Онисим. Старик — безобидный, доверчивый, как младенец, а все ни к чему: лишний глаз тут опасен, Елена права. Тем более что в зуевском погребе укрыты две бочки с тайным запасом, а в дальнем углу за ними стоит корзина, в которой голка лежит свободно, не смятая, как живая, обработанная по новейшему методу: шприцем с жидким рассолом. Хорошо еще, что парень не стал там копаться, на это у него времени не хватило, а все же взгляды бросал и заметил, бес, что их погреб и дверь сарая старательно обихожены, плотно прикрыты. Не спросил: для чего это, мол, ты дверь нашего сарая починил да накрепко припер колом?

Виктору между тем надоело сердить соседа. И ни к чему: что ни говори, а дед остается с Яковом один на один. В такой ситуации худой мир лучше доброй ссоры. И он, уходя, попросил:

— Ты уж тут, дядя Яков, возьми над дедом соседское шефство. Старик он беспомощный, тихий, сам не попросит, а все-таки девяносто. Так что ты уж, пожалуйста, пригляди.

— Пригляжу.

— Вот и спасибо. Ну, я отправился… будь здоров!

Когда моторка парня скрылась за поворотом, Яков тоже спустился к реке. Перенести спрятанное в погребе Зуевых придется ночью, когда Онисим заснет, а пока светло, надо проверить поставленную на сохатого петлю.

Вскоре его моторка неслышно приткнулась к галечной отмели в километре от дома. С топором в руке Яков поднялся на заросшую ельником и березами высокую береговую гряду. Еще издали увидев повисшего на стальной петле уже неживого, закатившего остекленевшие глаза под веки, но все еще, казалось, страдающего от неистовой смертной боли огромного зверя, он ухмыльнулся в усы и, довольный, пробормотал:

— Здесь сразу попался!

До этого он ставил петли в других местах, на глыбухинском берегу. Теперь там зверя не оказалось. То ли сам за пять лет всех лосей перевел, то ли ушли от беды подальше Пришлось полазить по всей округе, пока не набрел на эту гряду с пробитой зверем каменистой тропкой вдоль длинной старицы. Входная горловина старицы так заросла кустарником, камышом да осокой, что от реки ее и не видно. Чужой человек, спускаясь рекой, даже и не подумает, что за низко склонившимся тальником и осокой есть старое русло.

Скрытое, удобное для промысла место. К тому же удачливое: только успел поставить петлю — и сразу ввалился в нее рогач. Не меньше двухсот килограммов. Хватит надолго, достанется и собакам. А то все рыба да рыба. Мясо — оно сытнее.

Не торопясь (кто здесь увидит? Чужую моторку услышишь издалека!), он аккуратно освежевал, а потом с привычной расчетливостью разрубил лосиную тушу на крупные укладистые куски и в один прием перевез в Глыбуху.

Деда Онисима можно было не опасаться: он доверчив, не любопытен. К тому же все больше возится с чем-то возле своей избы. Забросай на всякий случай сохатину зелеными ветками, причаль подальше от старика — и таскай себе мясо в погреб возле развалюхи Гришки Безродных. Мясо хотя и не первой свежести, надобно было приехать за ним вчера, однако — сойдет. Елена посолит покрепче — и ничего, отменное мясо.