Гнев

Да, в последний раз Гай был в Эльсиноре с Мирой. И тоже был торжественный прием, в тот раз по случаю юбилея Долорес. Он представил матери Миру. Он и сейчас, как тогда, чувствовал тот арктический холод, который растекся вокруг, когда он сказал:

– Мама, знакомьтесь, это Мира.

– Мира? – Долорес подняла бровь. – А фамилия у нее есть? Чья она будет?

И в воцарившейся ядовитой тишине звонкий голос:

– А я ничья, мадам. Никому, кроме себя, не принадлежу.

Он смотрел на дорогу впереди, но видел только маленького мальчика, прячущегося в зарослях можжевельника.

– Так какой план? – очнулся он от голоса Амико:

– Моя мать не слишком дружелюбна, особенно к тем, кого считает моими друзьями. Но сейчас в поместье большой прием: будет вся элита Тарота, несколько высокопоставленных иностранцев, послы и их жены, разумеется. В списке развлечений много всего: званые ужины, дипломатические завтраки, аукцион мощей и, конечно, сама гонка. Долорес будет очень занята и не сможет уделить вам много времени, прием по случаю завершения гонок нам особенно на руку. После того как книга пропадет, все будут под подозрением. Важно, чтобы вы задержались на пару недель после приема. Это отведет подозрения. Но вот книгу необходимо вывезти из Тарота сразу.

Амико кивнула.

– Все устроено. Я наняла перевозчика. Книгу в тот же день вывезут и я перехвачу ее чуть позже, в Европе.

За границей нового города начиналась полоса смешанного леса. Дорога петляла, вела к высоким горам в отдалении. Сам Тарот, и старый, и новый, находился в долине, в окружении гор и холмов. Дорога в поместье Сентаво шла между скалистых гор. Перешеек этот был совсем клаустрофобным внизу и немного шире наверху. Через него обычно шел маршрут во время гонок. Чтобы проскочить эту часть пути, требовались определенная ловкость и хорошая навигационная система. На выезде из расщелины перед ними открылся вид на долину и поместье, раскинувшееся на склонах, между двух озер.

* * *

Машина проехала через кованые ворота, увитые плющом. Эльсинор был построен по примеру классического английского поместья – с колоннами, входной группой и фонтаном на лужайке перед входом. Фонтан был квадратный, а по углам, лицами внутрь стояли статуи. Амико разглядела надписи у подножья скульптур: статуя женщины, прижимающей руки к сердцу, называлась «Love», следующая, прижимающая руки ко лбу, была «Virtue», статуя «Mercy» держала руки открытыми, как для объятий, а «Humanity»[16] изображала мужчину с правой рукой, согнутой в локте, и ладонью, поднятой как для благословения.

– Что за фонтан? – Обронила Амико.

– Это аллегории добродетелей, LVMH. Моя мать с детства видит знамения и ставит алтари на местах своих видений. Вода – зеркало. Важно, кто присоединяется к статуям и отражается в фонтане. Смысл в том, что каждый видит те слова, что в нем уже есть. Приехали.

Гай остановил лимузин сразу за фонтаном, прямо у центрального входа в поместье. Он обошел машину и открыл дверцу, когда она подала ему руку, манжет рукава завернулся и обнажил запястье, по которому шла татуировка в виде колец-браслетов, одно над другим.

– Никогда не встречал такой татуировки – сказал он, скользнув большим пальцем по тыльной стороне ее запястья, где бежали голубоватые венки.

Амико высвободила руку и, спустив рукав, скрыла странный узор.

* * *

Долорес была в большом зале для торжеств. На руках она держала мопса, копию того, которого вчера ночью видела Амико. Вокруг столпились прислуга, экономка, ее секретарь Базиль. Когда Гай и Амико подошли, Долорес кивнула им и договорила фразу: «запомните, две белые орхидеи на столе справа от карточки гостя, четырнадцать ваз с букетами сиреневых роз, белых орхидей и фрезий по линии окна, над столом шары из роз и орхидей с шагом два метра, проследить, чтобы в шары добавили спускающиеся ветви». Мопс залаял, и Долорес спустила его с рук. Официанты бросились суетливо раскладывать приборы, у одного нож с грохотом упал на пол. Долорес поморщилась и воззрилась на Гая.

– И где ты запропастился? Я тебя ждала два часа назад. Иди, подсоби брату – он там надрывается на стартовой площадке, следит за рабочими, эти бездельники в любой момент повредят что-нибудь!

– Мама, это госпожа Амико Фуджихара из Нью-Йорка.

– Из Нью-Йорка? – Долорес мельком глянула на японку. Потом перевела взгляд на Гая. – Гай, что это на тебе? Что это за штаны?

Гай пожал плечами.

– Мы можем не обсуждать мой внешний вид? Мне тридцать лет!

– Поговорим позже. Предложи гостье комнату на втором этаже, справа от Голубой гостиной.

В эту минуту вошел дирижер, а за ним потянулся оркестр, и Долорес, махнув рукой, отвернулась.

– Ну что ж, пока все прошло отлично и ей не до нас, – сказал Гай. – Пойдемте, покажу вам вашу комнату.

Если бы у Амико было воображение, дом определенно поразил бы ее. Они шли по коридору, а Гай быстро пояснял: