Гнев

Она слышит смех девушек, – в колледже первый день каникул, многие разъехались, а она – нет. Оттягивает отъезд в Тарот, не хочет ходить темными вечерами по пустому дому, наполненному тенями умерших, где мать в кресле-каталке – скорее, такая же молчаливо упрекающая потусторонняя тень. Долорес сидит на шелковой шали, раскинутой на траве, в своем самом красивом летнем платье. День жаркий, и платье жаркое, открытое, совсем невесомое. В руках у нее бокал шампанского, но она не пьет, а так, для виду делает один робкий глоток смешливых пузырьков, которые приятно щиплют язык и охлаждают. Она улыбается, глядя, как девушки с ее курса заигрывают с двумя старшими студентами, один из которых вроде как староста. Студенты в элегантных белых летних костюмах, они немного свысока важно отвечают девушкам. Солнце везде, игра с солнцем. Она снимает шляпу – еще больше солнца. В Тароте его почти не бывает.

Как она была счастлива тогда: Сорбонна, лето, беззаботность, юность… Все немного влюблены. Никаких разговоров о Закате – нет еще никаких признаков Заката.

Из воспоминаний она вернулась назад в таротский лес. Бедный мальчик. Конечно, он тоже стремился туда, в Париж, ведь он – ее точная копия. Тамерлан хотя бы выполнял приказы. Гай всегда витал в облаках, как она сама. А она так надеялась. Но с кровью разве поспоришь…

Она вздрогнула и завернулась в пальто. Так же как тогда, посреди жаркого летнего дня ощутила этот сырой могильный холод. И подняв голову, встретилась с его взглядом. Властным, умным взглядом, проникающим в самую душу. Он улыбался, протянул руку, представился:

– Карл, Карл Найтмер.

Весь в черном, в длинном приталенном пиджаке, черный шелковый шейный платок заколот булавкой с мерцающим на солнце изумрудом, белые длинные льняные волосы, чуть старомодный, завораживающий нуаром облик, жестокая складка у губ, спящий гнев, даже когда он улыбался. Так она и влюбилась. Глупо, молодо, без оглядки. Влюбилась в саму тьму.

Розовый, как свежий зефир, лимузин мелькал между деревьев. В окне белым пятном плыло лицо немолодой женщины, искаженное гримасой не то гнева, не то презрения. Шофер чертыхнулся и резко дернул руль: под колеса бросилась лиса.

И как она тогда ему сказала: «Оставлю детей, если только ты никогда к ним не приблизишься».

– Что ж, – Карл кивнул, – я могу тебе это пообещать. Но и у меня есть небольшое условие…

Долорес закрыла глаза. Она как сейчас слышала его голос.

– Ни один из них не должен умереть насильственной смертью до достижения возраста наследования. В противном случае наш договор прекращает свое действие, – сказал Карл.

Что ему нужно, что нужно ему опять от нее? Она не дала ему тогда даже взять в руки книгу, и он впал в ярость. Требовал, грозил. Так было даже легче. После этой ярости она знала, что больше не может ему доверять. И, кажется, он это понял. Но книгу украли, а он здесь… И один из ее мальчиков погиб.

А в это время на другой стороне леса Карл сошел с пригородной электрички. По его подсчетам, минут за двадцать быстрой ходьбы он должен оказаться возле склепа. Он собирался хорошенько осмотреться. И он был очень доволен поместьем. Почти все было готово, и даже его ребята уже прибыли, изучали местных, присматривались к ландшафту. Карл шел под мелким снежком, покусывая сухую травинку во рту. Он слишком долго ждал, чтобы не попробовать сейчас, когда все так удачно закрутилось. А ему удалось увидеть оригинал и даже сделать отличную копию. Он был очень доволен собой.

Железный дровосек ищет сердце, а дьявол не может играть с младенцем

Зорн поднимался в лифте отеля, перечитывая текст приглашения. Значит, Карл. Они с Мэй надеялись встретить на вечеринке в Степном Тамерлана. О том, что он может скоро увидеть Еву, он старался не думать. Ева. Он толкнул дверь и вошел в номер.

Мэй обернулась к нему. Она стояла перед зеркалом в тонком, как шкурка змеи, переливающемся костюме из мелких сверкающих чешуек, в которых, как в осколках разбитого зеркала, множество раз отразилось лицо Зорна. Ему стало не по себе.

– Смотри, – она крутанулась на месте – и над ее головой вспыхнула, как корона, спираль белого огня, рассыпавшаяся водопадом блесток, и скрыла ее на мгновенье в мерцающем облаке. Секунда – и серебряные искры истлели, развеялись без остатка. Мэй проявилась:

– Не узнал? – она смотрела неуверенно в мерцающих всполохах.

– Нет, Мэй, прости… Какой костюм!

Зорн едва не назвал ее Евой и спрятался за неуверенной улыбкой.

Мэй стала серьезной:

– Это саламандра. Существо, живущее в огне. Вообще я постаралась, пришлось программировать полночи. Она подошла к нему очень близко, взяла за руку. Медленно поднесла его ладонь к губам, глядя в глаза. Прикосновение было обжигающим и ледяным одновременно. Зорн отвел взгляд, сказал каким-то чужим голосом:

– Давай поторопимся. Не хочется опаздывать.

Ее рука разжалась, она отступила назад. Зорн почувствовал себя виноватым и снова улыбнулся:

– Значит, твой маскарадный костюм защищает от огня. Впечатляет.

– А ты? – Мэй снова стала насмешливой.

Зорн покачал головой: