Гнев терпеливого человека

Следующие два часа оба провели все в том же кабинете, с оружием наготове. Их никто так и не пришел убивать, и их никто не пришел арестовывать, и это было странным. За это время новости доходили до них дважды, если считать только «свои», пересылаемые по сложным, закрытым каналам. Сеть и СМИ ребята мониторили непрерывно, так же непрерывно скармливая им двоим тезисы происходящего сейчас в эфире и блогах, их общую атмосферу. Та была, мягко говоря, интересной. В неофициальных обсуждениях по всей стране в данный момент использовались термины «полицейский путч», «офицерский мятеж», «мятежные полковники». Но еще более интересным оба сочли то, что официальные приказы и требования приходить к ним перестали. То ли их уже списали, то ли наверху стало не до них: все переваривали содержащиеся в радиообращении сведения и пытались спрогнозировать ближайшие события. В этом свете телефонограмма Зигера из Штаба управления Президиума федеральной полиции начинала звучать очень сильно.

– Прекрати, Фриц. Просто прекрати. Ты еще сотовый включи.

Было показательно, что полицейоберрат ничем не показал, что обычная вспышка раздражения Эберта его задевает. Стянул вниз манжету кителя, прикрыв ею наручные часы. Отвел глаза от висящего на стене квадратного циферблата электрических часов. Сотовые телефоны были у обоих выключены уже который день. И у десятков их подчиненных тоже. Даже странно, что на стороне противника никто вовремя не придал этому значения.

Снова стук в дверь. Снова оба подняли стволы на уровень глаз. Руководящий директор полиции вытер нос рукавом, как ребенок. Проклятый насморк сводил его с ума. У них почти у всех был долгий, многонедельный насморк. У тысяч людей вокруг него, у десятков тысяч. Температура-то ушла уже давно, месяцы назад; головная боль в основном тоже. А вот находящий волнами насморк оставался и к концу августа окончательно его измучил. Обычные противовирусные и сосудосуживающие препараты не помогали. СМИ несли по этому поводу какой-то бред: непонятный вирус обзывали «Русским парагриппом», «Насморком Наполеона», «Фрисби» и десятками других ничего не означающих названий. Все это действительно было странным. Но от парагриппа не умирали, и то хорошо.

– Входите.

Уже привычное действие: просовывается рука, показывает манжету – да, ее обладатель в полицейском мундире. Оба опустили оружие.

– Посетители, герр Эберт. Двое.

– Ну?

– Да, это точно они, я узнал обоих.

– Гарантий требовали?

– Нет. Сразу сказали, что получили ваше послание вовремя.

– Впускай!

Он на мгновение прикрыл глаза. Вот сейчас почти все и выяснится. Если за то, что они возьмут капитана Мартина живым, была половина шансов, то за то, что все было зря, – наверное, три четверти. 11 погибших и 20 раненых полицейских, 9 убитых чужаков: охранников помощника атташе и его «гостей». Если они все ошиблись, если он ошибся… Право застрелиться станет тогда невозможной роскошью.

– Герр руководящий директор полиции… Герр начальник экстренной полиции…

Теперь они оба стояли по стойке смирно. Оружие лежало на столе справа, молчащее, страшное и тяжелое, будто сделанное из сплошного урана.

– Господа…

Короткий обмен кивками; не рукопожатиями. Имеет ли это значение?

– Парламентская контрольная комиссия бундестага[23] получила ваше послание и отнеслась к нему серьезно. Я думаю, вы уже поняли это.

– Да, поток приказов и угроз резко спал.

– Не только это.

Они все говорили отрывисто, короткими фразами: слишком важно было быстро понять друг друга.

– Парламентский контрольный комитет и Федеральная служба по охране конституции[24] скомпрометировали себя полностью. Фрау канцлерин…

Значительная пауза, тоже стоящая драгоценного времени.

– Я не думаю, что она не понимала все еще с марта. Мы представили весьма серьезные доказательства. Можно было предпринять что-то уже тогда.

– Фрау канцлерин слишком зависит от… Мы все знаем, от чего и от кого. Но вы правы в своих выводах. И не правы в том, что не пошли на этот… решительный шаг именно тогда, в марте. Когда еще можно было остановить этот ужас на старте.

– Почти на старте, господа. Вице-канцлер и его люди были к этому времени уже безоговорочно мертвы.

– Да. Но вы могли спасти многих других.

– Мы пошли на мятеж.

– Так и есть. Девяносто процентов парламентариев уже требуют ваши головы на пиках сегодня же, немедленно.

– Оставшиеся 10 % – это вы?

– Нет, в нашей Комиссии не так много людей… Но да, никто, кроме нас, еще не видел ваши новости. А столь яркое радиообращение не может быть воспринято серьезно: скорее как бездоказательный жест. Жест отчаяния.

– У нас были доказательства и тогда, – глухо произнес Карл Эберт. – И их проигнорировали. Вы не думаете, что доказательств никогда не будет достаточно?

– Достаточно для чего?

Эти слова произнес тот из двух парламентариев, который до этого момента почти все время молчал, только по-детски шмыгал носом. Руководящий директор полиции окинул его коротким, неприязненным взглядом.

– Достаточно для того, чтобы остановить войну.