Гнев Цезаря

Когда контр-адмирал Ставинский, генерал Волынцев и Гайдук прибыли на линкор, там уже вовсю хозяйничал капитан Канин со своими людьми. Осматривая ту или иную часть корабля, они тут же брали ее под контроль, вытесняя оттуда итальянцев, и, таким образом, из трюмных отделений постепенно поднимались к верхней палубе и к надстройкам. В некоторые отсеки советские моряки попросту врывались и уже не уходили, самым наглым образом вытесняя оттуда итальянцев[26].

С помощью переводчика адмирал и начальник службы безопасности поговорили с несколькими итальянскими офицерами и матросами, однако на вопрос по поводу «наваренной» носовой части все они отвечали с полным безразличием и, судя по всему, искренне. Смысл их ответов сводился к тому, что это судоремонтники решили укрепить носовую часть линкора, обещая: в таком виде он прослужит еще столько же, сколько уже прослужил. Причем задавал эти вопросы только Гайдук, и, как бы между прочим, маскируя его в потоке других, для него куда менее важных.

Что же касается начальника конвоя, то с самого начала он воспринял подозрения корабельного чекиста в подобном способе минирования «Джулио Чезаре» как «контрдиверсионный бред». В выражениях своих умозаключений контр-адмирал, как обычно, не стеснялся, чем уже не раз ставил в неловкое положение подчиненных.

– И все же я просил бы проверить эту контрдиверсионную версию, – попытался упорствовать подполковник, как только старшие офицеры, во главе со Ставинским и Волынцевым, причастные к приему корабля, собрались в кают-компании линкора.

– Каким образом?

– Не знаю, каким именно: методом простукивания, измерения и вычислений, благодаря нюху бригады наших ремонтников… Там может обнаружиться пустота, которой вполне хватит, чтобы заложить в нее часовую или радиоуправляемую мину, хорошенько припудрив её тротилом.

– Так что прикажете прямо сейчас и здесь «отварить» нос и часть днища линкора?! – взъярился контр-адмирал.

– Моя бы воля…

– К счастью, она не ваша.

– И все же подозрения подполковника имеют основание, – вступился за коллегу генерал Волынцев.

– Если имеют, тогда ищите, доказывайте.

– В том-то и дело, – вмешался в их обсуждение инженер-корпусник Колесов, решивший, что вопрос напрямую касается его парафии, – что, извините за бред, в правдивости наших подозрений трудно убедиться прямо здесь, в чужом порту. Особенно при наличии на борту корабля вражеского экипажа.

– Вы еще в присутствии итальянцев брякните что-нибудь эдакое по поводу «вражеского экипажа»! – возмутился контр-адмирал. – Забыли, что война давно кончилась? А что касается поисков мины, тротила или атомной бомбы под частью наваренного корпуса…

– Поэтому-то прошу определиться: мы что, извините за бред, выдвигаем перед итальянцами версию о заложенной под наваренный участок корпуса мины? Или же напрочь отказываемся от нее?

Специально мобилизованный в состав бригады ремонтников из Николаевского судостроительного завода, Колесов не только предпочитал оставаться в гражданском одеянии, но и продолжал чувствовать себя человеком сугубо гражданским. Притом что в начале похода контр-адмирал лично приказал инженеру появляться на палубе в офицерской форме, которая хранилась в каюте, в рундуке Колесова.

Но когда однажды этот предельно близорукий пятидесятилетний человек, с запавшей грудью и узкой, костлявой «спиной-подковой», появился в кают-компании в неподогнанной, обвисающей форме старшего лейтенанта, тот же адмирал недовольно покряхтел, тяжело вздохнул и, по обыкновению своему, кирпично побагровев, произнес: «Согласен, весьма предположительно. Впредь, товарищ инженер, разрешаю появляться в кают-компании в штатском. В виде, так сказать, исключительного исключения, а также из уважения к морской форме».

Даже командир крейсера Канин, который появление на палубе гражданского воспринимал как личное оскорбление, впредь старался Колесова не замечать. И только однажды, обратив внимание на этого не по-армейски худосочного человека, проворчал: «А ведь адмирал прав: само появление на этом мужеподобном существе офицерского мундира следует воспринимать как некое издевательство над смыслом и сутью военного обмундирования».

Вот и сейчас Ставинский вновь побагровел и, постукивая кулаком по столу, почти по слогам произнес:

– Лично у меня создается впечатление, что вы хотите, чтобы вся Европа воспринимала нас как идиотов. Итальянцы вон не зря привезли с собой четверых журналистов из разных европейских газет. Я не прав, а, флотский чекист?

– Еще троих газетчиков они приняли на борт уже здесь, – уточнил Гайдук, помня о пофамильном списке представителей зарубежной прессы, составленном для него графиней фон Жерми. – Плюс два английских журналиста и несколько местных борзописцев.

– Вот-вот, а теперь вся эта крысиная свора, которая, кстати, неплохо владеет русским, шастает по кораблю, шагу ступить морякам нашим безнадзорно не позволяет. Еще и на крейсер «Краснодон» пытались прорваться. Только там их и не хватало.