Гневное небо Тавриды

7 ноября эскадрилья майора Чеснокова получила задание нанести бомбоштурмовой удар по аэродрому Сарабуз, где, по донесению партизан, сосредоточилось большое количество бомбардировщиков и транспортных самолетов врага. На подходе к цели группу встретили «мессершмитты», затем ожесточенный зенитный огонь. Не нарушая боевого порядка, а наоборот, уплотнив строй, эскадрилья со снижением устремилась к стоянкам вражеских самолетов. По ней било все, что могло стрелять. Но бомбы были сброшены прицельно. Над аэродромом взвилось пламя — взрывались бензозаправщики, баки самолетов, склады бомб…

Повторный заход завершил дело. На земле было уничтожено более десятка вражеских машин — подарок эскадрильи годовщине Великого Октября.

8 этом бою погиб верный друг Георгия бесстрашный летчик Григорий Гуриненко. Вся эскадрилья поклялась отомстить за него…

Героический Севастополь отражал второй штурм врага. Ожесточеннейшие бои начались два дня назад. Утром 19 декабря погода выдалась нелетная: низкая облачность, морось, температура около нуля. Летчики собрались в эскадрильской землянке, читали газеты, писали письма, делились новостями о ходе боев. На вылет не питали никакой надежды: обледенения для самолета страшнее любого огня…

Майора Чеснокова вызвал к телефону командующий ВВС флота генерал Остряков.

— Здравствуйте, Ион Гурьевич!

Комэск невольно принял стойку смирно: по имени-отчеству командующий обращался к подчиненным нечасто, и это почти всегда было связано с чем-нибудь необычным.

С десяток секунд в трубке слышался только шорох. Затем:

— Что такое обледенение, знаем не только мы с вами. Знает и командарм. Но… два танка зашли в тыл морской пехоте. Орудий у нее нет. Под угрозой опорный пункт в районе Верхний Чоргунь. Если высоту не удержат, то возвращать ее после придется большой кровью. Очень большой, — сказал командарм!

— Понятно, — хрипловато ответил комэск.

— Вызовите добровольцев, Ион Гурьевич.

— Бесполезно, товарищ генерал. Все ребята…

— Ну да, знаю, знаю. Тогда возьмите карту. На восточном склоне высоты…

Комэск обвел кружком небольшой участок на крупномасштабной карте, сказал в трубку: «Есть», рассеянно оглядел всех, вышел. Спустя минуту на поле затрещал мотор.

— Пошел сам на разведку погоды, — вполголоса пояснил кто-то.

— Продержится минут пять…

— До Чоргуня около десяти…

Все, не сговариваясь, вышли на поле. Время едва подходило к полудню, но казалось, что уже вечер. Мокрая ледяная пыль залепляла глаза, струями растекалась по лицам.

— Больше пяти не продержится…

— И то сядет на фюзеляж. Мог бы и поручить кому-то…

Машина комэска взлетела, пошла над самой землей, цепляясь за облачность. Летчики примолкли. Каждый представлял чуть не зримо: вот на передней кромке крыла появился опасный блеск, пополз языками назад… На козырьке кабины волнистый нарост… Контуры самолета безобразно искажаются, до миллиметра рассчитанные, испытанные в аэродинамических лабораториях формы уродуются, машина теряет устойчивость, обледеневают рули… Выход один — садиться, пока самолет еще сколько-то подчиняется воле пилота, не упуская последних, спасительных секунд, не выбирая площадки, на брюхо…

— Идет! Семь минут…

— Еще три до посадки…

— Если сядет…

— Он сядет. Точненько рассчитал…

— Так семь минут — только до танков…

— До танков — и главное!

— Главное — до…

Комэск продержался пятнадцать минут. Сел на пределе, заметно ковыляя. Спрыгнул с крыла, стащил шлем, отер пот. Посмотрел на часы, пошел к летчикам. Те невольно разобрались в шеренгу.

— Пятнадцать минут, — сказал, подойдя. — Семь туда, семь обратно. Минута над целью. Маловато, конечно, но… Генерал сказал — добровольцев. Знаю, знаю! Полетит Москаленко. Ведомого выбери сам, Георгий.

Георгий вышел из строя, кивнул Ивану Кириченко. Чесноков передал им свой планшет.

— Как только выйдете к своим, садитесь, не тяните!

Пара взлетела, на бреющем скрылась из виду. Комэск и летчики остались стоять на поле. Молчали, то и дело взглядывали на часы. Время, казалось, остановилось…

…Георгий с Иваном на полном газу проскочили мимо немецких окопов, ведя огонь из всех стволов, загоняя в щели вражеских пулеметчиков и пехоту. Верхний Чоргунь, высота… Из траншеи взлетают вверх бескозырки, шапки. В изморосной дымке — еще высота, поменьше. Вон они, гады! Хищно высовывая стволы, прячутся на обратном склоне. Между ними сто метров. Не меняя высоты, рискуя задеть фюзеляжем башню, Георгий устремляется на один танк, Иван на другой…

…Из двери землянки высовывается телефонист:

— Товарищ майор, генерал…

Чесноков впрыгивает в землянку, хватает трубку.

— Спасибо, майор! Сожгли танки ваши ребята! Всадили эрэсы прямо в броню, только что позвонил командир бригады. Просит передать благодарность… — Голос в трубке на секунду замолкает. — Не слышно, не летят?

Майор высовывается наружу, вслушивается. Смотрит на часы. Семнадцатая минута…

— Я доложу, товарищ генерал… Минутку! За дверью мертвая тишина, затем крики:

— Летят! Летят, товарищ майор!..

— Доложу! — кричит в трубку майор и выскакивает наверх.