Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Одно письмо помечено: «12 апреля, двенадцатый час ночи». «Несколько часов, милая Оллина, как я расстался с тобою; чрез несколько часов увижу тебя, а какое-то тайное беспокойство смущает мою душу! Голова моя стеснена… и сердце замирает… неужели это предчувствие горести?.. Здорова ли ты? не огорчена ли чем?..» Можно подумать, что на пути любящих стояли какие-то серьезные препятствия: сопротивление старика Заплатина или тяжелая болезнь девушки. Но ничего этого не было. Суеверным и мнительным делала Аксакова его любовь, или, как говорил он в том же письме к Ольге, «необходимость быть с тобою вместе, беспрестанно тебя видеть, слышать и чувствовать твое присутствие…».

Примешивалось нечто и от литературной моды, от господствующего вкуса. Свое чувство Аксаков рядил в сентиментальные одежды: иным литературным языком для выражения внутреннего мира он еще не владел. Все это вовсе не свидетельствовало против силы его любви, которая за неимением других слов нередко облекается в слова тривиальные и стертые.

Белинский заметил по поводу любовного письма Татьяны Лариной, что не книга, а жизнь породили ее чувство, но чувство все-таки не могло не выразиться несколько по-книжному. То же самое можно сказать о Сергее Аксакове.

Само обращение к эпистолярному жанру равно диктовалось как «жизнью», так и «литературой». Молодые виделись ежедневно, и интервалы между свиданиями не превышали нескольких часов. Все, что хотели, они могли сказать друг другу с глазу на глаз. Но, видно, была еще у Сергея неодолимая потребность изливаться на бумаге… Так ведь поступали и многочисленные литературные герои, и не случайно же возник и особенно культивировался сентиментализмом жанр романа в письмах.

И еще одна красноречивая деталь: подобно Лариной-старшей, которая звала Акулину Селиной, а Прасковью Полиною, Сергей Аксаков, подчиняясь вкусу времени, перекрестил Ольгу в Оллину…

В письме от 12 апреля 1816 года он просит Оллину не выходить из дому, не приезжать к нему: «..идет сильный снег и дождь»… «Ты и так расстроена. Ты мало подкрепляешься пищей и сном. Ах, милая, утешай свою чувствительность, береги себя».

Через несколько дней молодые объяснились. Во втором часу ночи с 26 на 27 апреля Сергей пишет невесте: «Боже мой, чем я заслужил твою великую милость? Какую душу ты передо мною открыла, какие чувства, какие правила? (Очевидно, Ольга поделилась с женихом своими взглядами на жизнь, на светские и семейные обязанности – теми «правилами», которые составляли ее кодекс чести. – Ю. М.) Ах, Оллина, твоя любовь будет вечным источником моего блаженства. С каким восхищением слышал я от тебя упрек и сомнение в силе и постоянстве чувств моих (еще необходимый комментарий: невеста высказала сомнение в силе любви Сергея, и это не только не расстроило его, но, наоборот, обрадовало: ведь упрек означал, что Ольга его безмерно любит, а уж в своем-то чувстве он не сомневался! – Ю. М.). Вместо огорчения новый пламень любви по нервам моим разливается!.. Я торжествовал».

«Как небесная гармония, – продолжает Аксаков, – открываются и теперь еще в ушах моих восхитительные звуки твоего голоса. „Я люблю тебя! Я счастлива”. Ах, эти слова будут для меня утешением в скорби, исцелением в болезнях и отрадою в несчастиях, если Провидению угодно будет ниспослать их на меня».

Через каких-нибудь двенадцать часов молодые вновь увидятся, но взгляды посторонних омрачат встречу. «Мы будем окружены людьми; их холодное присутствие, глупое приличие не допустит сердца наши так изливаться, как вчера в блаженном уголку».

Еще до знакомства с Ольгой Сергей Аксаков сочинил такие стихи (опубликованы в 1815 году):

Я мечтал, что с другом нежным
Буду время проводить.
Буду в горе неизбежном
Сердце с ним мое делить.
Я мечтал в любови страстной
Чашу восхищений пить
И с подругою прекрасной
Небо в зависть приводить.

Теперь Аксаков сделал к стихам приписку: «Сия мечта сбылась».

Сохранился еще один документ, имеющий отношение к этой счастливой поре жизни Аксакова. Владимир Панаев, его старый друг по Казанской гимназии, узнав о женитьбе, написал Сергею письмо: «Поздравляю тебя со вступлением в обширное и просторное море житейское. Ай да философ! „Я женюсь!” – сказал ты мне при прощании. Мне казалось это шуткою, ан вышло совсем напротив. Интересно! Если Высшая Власть управляет всеми нашими действиями, то почему хотелось противиться ей, когда делаем такой важный в жизни шаг, каково супружество? От того-то, может быть, большая часть нынешних браков ни то ни се. Кто женится более по рассудку, нежели по любви, тот сберегает… много лишних удовольствий. Что нового откроет в супруге своей любовник, прострадавший два или три года, и пламенное желание чего-нибудь достигнуть не оставляет ли по достижении некоторой в сердце пустоты? Такова натура человеческая».