В начале февраля 1848 года новобрачные приехали в Москву. В аксаковском доме они гостили три недели. Сергей Тимофеевич, заочно всею душою привязавшийся к невестке, ни в чем не разочаровался. В Софье он нашел человека близкого по духу, словно она выросла и воспиталась вместе с его детьми: «Наша милая, бесценная Сонечка вошла в новое семейство, как будто она жила в нем весь свой век; так сходны были наши с нею чувства! Ей не к чему привыкать и применяться». Сергей Тимофеевич благодарит судьбу за редкую, почти немыслимую удачу: «Каковы бы то ни были достоинства новой семьянинки, все-таки она представляет нечто особое при вступлении в семью своего мужа. Ничего этого не было у нас: прибавилась еще одна дочь, и только! Слилась капля воды с другими каплями такой же воды – вот и все! Те же речи, те же стремленья, те же интересы занимают всех, как и прежде занимали».
Можно было бы подумать, что, ослепленный отеческой любовью, Сергей Тимофеевич преувеличивал, если бы его слова не подтверждались осторожным, трезвым в своих оценках Иваном. Он тоже нашел в Софье такого человека, «который так и пришелся к семье, как будто здесь давно было уготовано место, с которым после трехнедельного свидания чувствуешь себя в каком-то полном родстве, что можешь говорить все прямо, свободно и открыто, безо всякого неловкого чувства».
Только Константин Сергеевич проявил некоторую сдержанность и скептицизм. Он вполне одобрил выбор брата, но все же считал, что за три недели Софья не могла достаточно узнать всех членов семейства и о полной гармонии говорить преждевременно. Пока же остается радоваться счастью молодых – и это уже немало. «Тебе, Софья, Бог послал Гришу: и как многим ты ему обязана! Ты обязана ему, между прочим, такою любовью, которую, не знаю, испытывало ли когда сердце мужчины; ты узнала эту любовь, полную разума и кидающую свет на всю жизнь. Тебе принес он в дар сокровище своей души, и такой же драгоценный дар принял он от тебя».
Время, в которое молодая семья гостила в аксаковском доме, все семейство прожило в приподнятом, радостном настроении. По словам Сергея Тимофеевича, «спешили передать себя друг другу: рассказывали, расспрашивали, читали». Аксаков-старший открыл в своей невестке тонкость эстетического вкуса, способность чувствовать и ценить «всякую красоту выражения» – и это его особенно порадовало.
Много говорили и о политике; в это время начиналась Французская февральская революция. Аксаковы увидели в ней «новое усилие человечества разрешить» задачу быта», но отнеслись к этому «усилию» отрицательно. И Сергей Тимофеевич, и его сыновья были противниками революции и насильственных действий не одобряли.
Особенно неистовствовал Константин, который в стихотворной форме поделился своими мыслями с Софьей Александровной:
Далее следовали решительные рекомендации:
Эти стихи, датированные 3 апреля 1848 года, Константин вписал в альбом Софьи, преподнесенный ей Аксаковыми в качестве свадебного подарка.
Но вот пришел час расставания; молодые отправлялись к себе в Симбирск. В доме как-то все сразу поблекло, вновь вступили в свои права болезни и всяческие повседневные неприятности.
На другой день после отъезда Гриши с женой старик Аксаков проснулся раньше обычного. «Печальная мысль, что вас уже нет с нами, и сильная головная боль встретили мое пробуждение. Я оделся, прошел весь дом… все пусто! Пол, покрытый клочками бумаги, ваты и всякой дряни, беспорядок мебели и других вещей свидетельствовали, что обитатели надолго и поспешно удалились…»
Не по себе было и Ивану. «Грустно было мне сойти сверху в четверг поутру и увидать пустыми комнаты, так недавно оживленные вами…» Ощущение пустоты, потери чего-то очень важного и необходимого испытал и Константин. «Вчера, когда тронулся ваш возок, – писал он Софье, – и пришел я в кабинет, долго еще мы проговорили о вас с отесенькой. Сегодня поутру пришел я в мою комнату и сейчас вспомнил тебя, Софья, вспомнил, как ты придешь ко мне, сядешь подле рабочего моего стола и привлечешь ко мне и всех других. Давно ли? Как близко отстоит воспоминание от действительности!»