Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Первую попытку составить биографический очерк Станкевича предпринял его товарищ по берлинской жизни Н. Г. Фролов. Очерк этот не увидел света, но он сохранился и ныне находится в отделе письменных источников Государственного исторического музея в Москве (в настоящей книге нам не раз приходилось обращаться к этому документу). На первой странице очерка сохранилась надпись брата Станкевича – Александра Владимировича: «Биографический очерк, составленный Николаем Григорьевичем Фроловым (две книги). Составлен Фроловым в сороковых годах (1843–1846)».

В 1846 году Белинский написал статью «О жизни и сочинениях Кольцова». Статья была опубликована в качестве предисловия к новому изданию его стихотворений. Рассказывая о жизни поэта, Белинский, в частности, писал: «Слух о самородном таланте Кольцова дошел до одного молодого человека, одного из тех замечательных людей, которые не всегда бывают известны обществу, но благоговейные и таинственные слухи о которых переходят иногда и в общество из тесного кружка близких к ним людей. Это был Станкевич».

Приведенные строки – не только одно из первых упоминаний о Станкевиче в печати, но и первое указание на его кружок. Один из старых литературоведов академик Л. Майков писал: «Слова Белинского были первым намеком в печати на благотворную воспитательную роль Н. В. Станкевича в известном кружке московской молодежи тридцатых годов, и в течение девяти лет намек этот оставался единственным».

В течение девяти лет… Что же произошло по истечении этого времени?

В 1855 году умер Грановский, и Тургенев в опубликованном в журнале «Современник» некрологе упоминал о благотворном воздействии на Грановского его товарища: «Он в то время подружился с Н. В. Станкевичем, человеком, о котором говорить мало нельзя, а много – теперь не место и не время».

А еще через год Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы» так отозвался о Станкевиче и его кружке, как отзываются только о выдающихся, первостепенных явлениях культуры. «Предмет этот имеет высокую важность для истории нашей литературы, потому что из тесного дружеского кружка, о котором мы говорим и душою которого был Н. В. Станкевич… вышли или впоследствии примкнули к нему почти все те замечательные люди, которых имена составляют честь нашей новой словесности, от Кольцова до г. Тургенева».

«Без сомнения, – заключал Чернышевский, – когда-нибудь этот благороднейший и чистейший эпизод истории русской литературы будет рассказан публике достойным образом».

Прошел еще год, и усилиями П. Анненкова была издана первая краткая биография Станкевича и первый сборник его писем (в своей работе Анненков, в частности, пользовался рукописью Фролова).

На эти издания откликнулся близкий к Чернышевскому по убеждениям Н. А. Добролюбов.

Критик особенное внимание уделил нравственному облику Станкевича, каким он отразился в письмах, в воспоминаниях друзей. «Над ним не имели силы грязные побуждения, мелочные расчеты, двоедушные отношения; оттого во всем существе его, во всей его жизни замечается ясность и безмятежность… Нас пленяет в Станкевиче именно это постоянное согласие с самим собою, это спокойствие и простота всех его действий».

Ни Чернышевский, ни Добролюбов не принадлежали к кружку Станкевича и никогда не встречались с ним. Но они говорили о нем так тепло и заинтересованно-лично, словно это был их близкий друг. Так образ Станкевича переходил из личной памяти в общественную, ничего не теряя в своей яркости и убедительности.

Этот образ стал еще ярче, когда русское общество ближе познакомилось со многими новыми документами. В 1890 году племянник Станкевича Алексей Иванович Станкевич издал том его сочинений, а спустя двадцать четыре года (в 1914 году) – объемистый том его писем.

В воспоминаниях о Станкевиче (к которым мы не раз обращались) Тургенев между прочим заметил: «Фразы в нем [Станкевиче] следа не было – даже Толстой [Л. Н.] не нашел бы ее в нем».

Тургенев прибег к Льву Толстому как к авторитету, потому что тот был известен своей нравственной требовательностью и взыскательностью. Но Тургенев не знал, что его слова оправдаются буквально.

Прочитав биографию и письма Станкевича в издании Анненкова, Лев Толстой был потрясен. «Вот человек, которого я любил бы, как себя…» И в другом месте: «Никого никогда я так не любил, как этого человека, которого никогда не видел. Что за чистота, что за нежность! что за любовь, которыми он весь проникнут…».

Переходя из личной памяти в общественную, Станкевич продолжал свое существование.

Станкевич так и не успел создать ни одного из тех произведений, к которым упорно себя готовил, но сама его жизнь, запечатленная в общественной памяти, стала великим произведением.

А тот «благороднейший и чистейший эпизод», в который вылилась жизнь его кружка, навсегда превратился в неотъемлемое звено отечественной культуры.

Часть вторая Семья

«Прекрасная семья»