Гнездо аиста

Он все пытался спросить об этом у Зины, сохраняя в памяти уверенность, что она должна знать ответы на все вопросы. Но Иван все время мешал ему заговорить с ней, отвлекая какими-то пустяками, которые сразу же выпадали из памяти. Зато хорошо запомнилась его ухмылка: «Так ты напишешь для меня пьесу про аиста?»

Клим все порывался выяснить, кто дал право этому красавцу с тяжелой цепью говорить ему «ты», но каждый раз что-нибудь сбивало его – то подливали пива, то сам Иван вдруг начинал кричать:

– Последний сезон! Я говорю вам: последний сезон я терплю это полулегальное существование! Двадцать первый век мы встретим в качестве профессионального театра. Я уже прощупываю почву.

Клима почему-то смешило это выражение, и он уже весь трясся от беззвучного смеха, чувствуя плечом, что Зина тоже посмеивается. Иван перегибался через него и говорил как бы жене, но обращаясь к обоим:

– А те, кто ржет больше всех, потом еще извиняться прибегут!

От этих слов у Клима случилась истерика, и он закрыл руками лицо, пытаясь сдержать всхлипы. Зина же захохотала в голос, и он с радостью отметил, что она тоже захмелела, и, может быть, даже, как он сам, не столько от пива, которое, правда, было крепким, сколько от близости с человеком, с которым была пережита настоящая близость. Пусть только одним из них, разве это может иметь значение, когда все уже рассказано, а значит, поделено на двоих?

В те минуты Клим даже не допускал сомнений в том, что Зина успела прожить в воображении то, что испытал он… По сути, тоже в воображении. Кто виноват, что у обоих оно оказалось слишком сильным? Зина уже не могла не знать и про лог, и про березу, по которой бегала, не боясь зацепиться косами, и про черную старуху на сосне… И главное – она не могла не помнить своих горьких слов о том, что так же почернеет без него…

Кто-то хрипло прокричал, перекрывая голосом остальных:

– Профессиональный театр – это зомби! Ходячий мертвец. Сейчас профессионализм требуется только ремесленникам. Да не сейчас, а всегда! А искусство… Настоящее искусство, а не всякая дешевая жвачка, всегда создавалось любителями. Вспомните!

– Кто это? – шепотом спросил Клим у Зины. – Он играл Муравья… Какой не по размерам умный!

Они оба опять затряслись от смеха, и Клим с замиранием подумал, что они в первый раз так прижались друг к другу. Он тотчас сказал еще что-то смешное, лишь бы она не отклонилась. Скорее всего, Зина отлично поняла его уловку, но не протестовала, вот что было главным. Клим готов был острить хоть всю ночь, в подпитии это всегда лучше ему удавалось, только вот Иван не собирался уступать ему жену на целую ночь.

– Хочешь самодеятельности? – проорал он у Клима над ухом. – Вот Зиночка с тобой согласится. Она и для одного зрителя в сельском клубе готова играть.

– А? – очнулась она и, словно внезапно протрезвев, отпрянула от Клима. – Что ты сказал?

– Ты уснула? – грубо спросил Иван.

– Нет. Почему? Я просто задумалась…

– Ты? Задумалась?

Зина резко подалась вперед, чтобы видеть его:

– Я что, дура, по-твоему?

Не готовый к такому напору, Иван миролюбиво разулыбался и тоже заглянул к ней через Клима:

– Хороший актер и должен быть дураком.

– Это Табаков сказал, а не ты, – холодно напомнила она.

– А кстати, – вовремя вмешался совсем молоденький артист, которого Клим не помнил по спектаклю, – я вам рассказывал, что в Москве познакомился с одним парнем из «Табакерки»?

– Да уж раз десять! – насмешливо отозвался кто-то.

«Это из-за меня, – удрученно подумал Клим, глядя на красные лодочки, нарезанные Зиной. – Он злится, что я уселся между ними… Я не должен был… Нет. Только не осложнять ей жизнь…»

Он потихоньку отполз назад и с трудом поднялся на ноги. Березы пьяно покачивались у него перед глазами, но Клим шел к ним, не опасаясь, как к старым, насквозь знакомым подружкам, перед которыми нечего стесняться. Он добрел до ближайшей, уже не различая – веселая она или поникшая, да и сумерки затушевали это различие, которое на самом деле не столь и велико.

Стараясь не свалиться, Клим медленно осел на траву и с наслаждением прижался затылком к прохладной коре. Сиреневые, по-шагаловски вытянутые и плоские облака скользили поверх макушки красного солнца, тоже осевшего на землю.

«Пьяное, красномордое солнце», – он опять беззвучно захохотал и принялся развивать про себя эту мысль. Над самой головой облака были совсем другими. Климу показалось, что таких розовых и пухлых, как сладкая вата, он не видел с самого детства.

Побежавшая назад пленка неслась все стремительнее, и у Клима от скорости уже закружилась голова, как вдруг все замерло. Перед ним по тропинке опять побежал гладколобый дурашливый Кузя. Щенок учуял запах проходивших овец и умолял Клима броситься за ними вдогонку. Он извивался всем телом, мелко тряс задом и заискивающе улыбался, заглядывая хозяину в глаза. Но Климу строго-настрого запрещали приближаться к овцам с собакой. Оставалось только сочувствовать щенку и пытаться отвлечь его то палкой, то малиной, которую Кузя обожал.