– Он вчера даже бабушку к маме подослал. Чтоб пропесочила. Сама-то бабуля ничего и не заметила бы… Она видит только то, что во дворце делается. Мы когда маленькими были, она даже ни разу с нами не нянчилась. Только мама…
– Ну и как? – с тревогой спросил он.
– Что?
– Пропесочила?
Безнадежно махнув рукой, Тоня сердито проговорила:
– Да мама ее даже не слышала… Я зашла попить, а она и меня не заметила. У нее такие глаза были…
Поковыряв ногтем обивку дивана, она угрюмо спросила:
– И что же вы будете делать? Я не хочу, чтоб они разводились, так и знайте!
– Я понимаю, – сдержанно сказал Клим.
– Но как же так! – ее голос вдруг плаксиво сорвался. – Жили-жили, и – на тебе! Почему все должно измениться? Я ведь знаю, что многие взрослые так и живут…
Он не понял:
– Как живут?
Тоня с досадой пояснила:
– Ну как! Живут с одними, а любят других. Я сто раз про такое читала.
– Это верно. Другие так и живут. Но только не твоя мама.
Немного подумав, Тоня неохотно согласилась:
– Да, она такая… Она и от нас вечно требует, чтоб мы были честными. Хотя кому сейчас нужна эта честность? Все кругом воруют…
– Твоя мама ворует?
– Нет, конечно! – возмутилась девочка и яростно сдула волосы. – Что это вы?
– И я не ворую. И многие другие. Самоуважение от времени не зависит. Во все века были воры и были честные люди. Это каждый для себя решает, каким ему быть, – сказал Клим, незаметно следя за реакцией девочки.
Нахмурившись, Тоня опять заговорила с вызовом:
– А папа считает, что иначе сейчас детей не прокормишь. Вон у вас сколько тут всяких… Ведь их же не прокормили дома, вот они и сбежали.
– О нет! – усмехнулся Клим. – Уверяю тебя, что только от голода еще ни один в бега не пустился.
– А отчего же тогда? – она смотрела на него так требовательно, будто надеялась уловить фальшь.
И Клим постарался ответить как можно проще:
– Не любили их дома, вот в чем дело. Человек может прожить целую жизнь без черной икры, но без любви ему в конце концов становится невмоготу. Думаешь, к нам не попадают дети из богатых семей?
– А что, были? – поразилась Тоня.
– Были. И проблемы у них были точно такие же. На прошлой неделе привозили одного мальчика… Его родители очень состоятельные люди. Мать не работает, но сыном ей все равно некогда заниматься. Она целыми днями мотается на своей машине по каким-то массажисткам, гадалкам, подружкам… Еще черт знает к кому ездит! А сын с семи утра до семи вечера в частной школе. В хорошей школе, но это ведь не дом, верно?
Девочка издала негодующий стон:
– Я бы с ума сошла, если б столько времени в школе торчала!
– И кстати, он прекрасно знает, что и у отца, и у матери есть связи на стороне…
– Любовные? – придирчиво уточнила она.
– Ну да, конечно. Мы ведь об этом говорим? Так вот, его это ничуть не радует. Он говорил: «Меня тошнит, когда я слышу, как они по телефону одно говорят кому-то, а потом при мне же и врут… Лучше бы развелись, все равно ведь ненавидят друг друга».
Тоня вскинулась, и глаза ее так и впились черными стрелами в лицо Клима:
– Вы хотите сказать, что мама ненавидит папу?
– Надеюсь, что нет, – успокоил он. – Конечно, нет. Но и счастливой она себя не чувствует.
– Как это так?! Всегда чувствовала и вдруг перестала?
Клим терпеливо произнес:
– Так случается. Почему – этого никто не объяснит. Вдруг что-то меняется в человеке… Знаешь, как бывает, когда забираешься на парапет и вдруг видишь, как обмельчало все вокруг. Вернее, ты словно вырос, а все осталось прежним. И ты уже не можешь жить как раньше.
Тоня упрямо возразила:
– Но ведь можно спрыгнуть с парапета, и все станет как всегда.
– Верно. Только ведь ты уже никогда не забудешь, что был выше других. Это ощущение будет настигать тебя… И ты всю жизнь будешь жалеть, что спрыгнул вниз.
Вся сжавшись, она едва слышно проговорила:
– Значит, мы вообще тут ни при чем? Только вы и ваша любовь? А нам как жить? Я не хочу ни без нее, ни без папы!
– Боюсь, что это придется решать всем вместе…
– А почему нужно решать прямо сейчас? Вы же сами сказали, что у вас с мамой еще ничего даже не было! Может, вы подождете, пока мы вырастем?
Клим ничего не ответил на это, потому что девочка и сама понимала, какую глупость предлагает. Он знал, что от отчаяния люди способны и не такого наговорить. Его даже не обидело бы, если б Тоня на него раскричалась и обозвала грубыми словами. Клим признавал за ней это право. То, что девочка сдерживалась, вызывало у него уважение.
И все же частичке негодования она позволила прорваться:
– Если б вы не написали свою «Лягушку», ничего и не было бы!
Клим только согласно склонил голову, а она продолжила загрубевшим от злости голосом:
– Работали бы себе врачом! Вам же нравится ваша работа! Зачем вы вдруг взялись писать?
– Понятия не имею, – признался он. – Накопилось.
– Накопилось, – с неприязнью повторила Тоня и вдруг оживленно встрепенулась: – Так может, вам просто еще одну пьесу написать? Или роман… Все, что накопилось, – туда! А?
– Я и пишу. Только легче не становится.
– Ничуть? – она опять сникла.
Качнув головой, Клим твердо сказал: